Процесс

В первое время то К. провожал Хастерера, то Хастерер – К., но позднее у них вошло в обычай заканчивать такие вечера у прокурора, который приглашал К. зайти и немного посидеть. И. тогда они, наверное, около часа проводили за рюмкой шнапса и сигарами. Хастерер так любил эти вечера, что не отказался от них и позже, когда в его доме вот уже несколько недель как жила особа по имени Елена. Это была толстая немолодая женщина, с желтоватой кожей и черными кудряшками надо лбом. В первое время К. всегда видел ее на кровати, она обычно лежала там, совершенно бесстыдно, читала какой-нибудь роман с продолжением и вовсе не прислушивалась к беседе мужчин. Только с наступлением позднего часа она потягивалась, зевала и, если внимания Хастерера было не привлечь другим способом, запускала в него своей книжонкой. Тот с улыбкой вставал, и К. прощался. Но со временем Елена поднадоела Хастереру и вскоре стала ощутимой помехой их разговорам. Теперь она всегда дожидалась их одетой, обычно в платье, которое она, как видно, считала очень дорогим и нарядным, но в действительности это было старое, безвкусное бальное платье, и особенно неприятно выделялась на нем длинная бахрома в несколько рядов, служившая отделкой. Каким в целом было это платье, К. не знал, потому что по возможности старался не смотреть на Елену и часами сидел, опустив глаза, она же расхаживала по комнате, покачивая бедрами, или садилась рядом с К., а позже, когда ею уже стали пренебрегать, она с горя даже попробовала вызвать ревность Хастерера тем, что начала оказывать знаки внимания К. Только с горя, не по злобе она однажды, наклонившись над столом и выставив голую пухлую и жирную спину, придвинулась к нему вплотную, чтобы заставить все-таки взглянуть на нее. Но достигла лишь того, что в следующий раз К. отказался зайти к Хастереру, а когда через некоторое время он все-таки пришел опять, прокурор уже окончательно выставил Елену из дому; К. отнесся к этому как к чему-то, что разумелось само собой. В тот вечер они засиделись дольше обычного, по предложению Хастерера выпили на брудершафт, и, возвращаясь домой, К. после всего выпитого и выкуренного шел как в тумане.