Провалившийся в прошлое

Во время этой экскурсии Митяй подробно рассказывал своим ученикам, что он делает в той или иной, до безобразия примитивной, мастерской, изготавливая такие же примитивные, если речь не шла об огнеупорах и фаянсе, изделия. Всякий раз он при этом с удивлением отмечал, что стал ощущать каждый технологический процесс буквально всем своим нутром, чуть ли не печёнкой, и потому его так корёжило, когда он видел свои ошибки и косяки. Да, ведловство действительно обладало сверхъестественными свойствами, ведь он смотрел другими глазами на простенькую вагранку и примитивный мартен, на неработающие грубые и неуклюжие машины, которые просто физически не мог изготовить лучше, но его новым ведловским способностям все эти объяснения были до одного места, и мастеру сразу бросались в глаза недочёты. Если по пути домой, после ночного камлания с Каньшей у костра, он на слух определял, какую гайку на Шишиге треба подкрутить и что смазать, то теперь как бы чувствовал боль спящих машин, печей, чанов для дубления и прочих технологических прибамбасов, изготовленных им. Это будоражило душу Митяя и наполняло его восторгом и радостью. Он понял наконец, что ведловство – реальная сила, и чуть ли не со страхом въехал в ещё одно великое таинство – найди он природный резонатор ведловской силы, проснувшейся в нём благодаря Тане и Каньше – говорящие камни, и тогда точно сможет не просто чувствовать процессы, а прямо влиять на них.

Так, бросив один-единственный взгляд на субстрат, который, по идее, должен содержать калиевую селитру, он сразу же понял, как тот образовался. Несколько больших могучих мамонтов, которые с вечера хорошо набили себе животы, набрели на группу деревьев с молодыми, сочными ветвями и принялись их не спеша поедать. В один прекрасный момент они начали друг за другом опорожнять свой кишечник и, поскольку есть не прекращали, а ветвей на дереве оказалось очень много, наваляли здоровенную кучу, но не растоптали её, а вскоре пошли дальше. Утром, ещё до этой трапезы, они вдоволь напились воды, и потому навоз мамонтов оказался изрядно увлажнённым, и, когда их навозные ядра попадали на землю в жаркий летний полдень, солнце, быстро высушив их клейкий верхний слой, создало тем самым миниатюрный биохимический реактор, в котором селитряные бактерии принялись перерабатывать калий, содержащийся в съеденных мамонтами растениях, в калиевую селитру. Та куча была очень большой, тонны три навоза, и лежала она, почти не размываемая дождями, очень долго, наверняка не менее четырёх лет. Но этому обстоятельству сопутствовал ещё один важный фактор.

В почве под навозной селитрой содержалось много гумуса, и поскольку начало лето было сухим и очень жарким, то калиевая селитра, образовавшаяся в результате разложения азотистых веществ, а она почвой не поглощается в виде раствора, благодаря её капиллярности стала подниматься на поверхность как раз под навозной кучей, высохшей к тому моменту в порох и работавшей как насос. Поэтому её и скопилось под ней так много.

Всё это, пусть и в микроскопических количествах, с такими объёмами даже не стоило и возиться, Митяй видел и раньше, под старыми коровьими лепёшками, если их не растаптывали коровы. К счастью, мамонтовые кучи оказались в лесостепи отнюдь не редкостью, и оно понятно, чай не Африка, не долина Нила и прочие пампасы, где полно скарабеев и есть кому жрать навоз.

Многомудрый ведар очень подробно рассказал об этом процессе своим ученикам и объяснил, что скоро они поднимутся на ледник, чтобы попытаться найти там серу. Она могла в нём сохраниться, и свидетельством тому было несколько ручьёв, стекавших по льду, оказавшимися очень кислыми и неприятными на вкус из-за медного купороса, содержавшегося в воде, а это признак наличия сернистых соединений в вулканическом пепле. Если они найдут пылевидную серу в вулканическом пепле, то у них будет порох, чтобы сделать ручные гранаты для отпугивания даргов.

О всех своих мануфактурах Митяй рассказывал так же подробно, требуя только одного: чтобы ученики слушали его внимательно и не вертели головами, глазея по сторонам. При этом он упорно сверлил взглядом каждого, чутко реагируя на любой их вздох. Да, перед ним стояли форменные блондинистые дикари, только что вынутые из каменного века и даже не приведённые в порядок, а лишь слегка отмытые, дикари в потёртых шкурах. Впрочем, в двадцать первом веке он вволю насмотрелся на дикарей в генеральских мундирах с лампасами, а также на совершенно реликтовых личностей в своём взводе. Было у него четверо контрактников из Дагестана. Кажется, все четверо даргинцы. Чуть ли не дарги. Относились ли те парни, между прочим очень смелые и неглупые, к числу реликтовых народов, коими так богаты горы Дагестана, что их в советское время даже изучали специально, это ещё не факт, а вот все его ученики, если их постричь и побрить, были очень похожи на самых обыкновенных чистокровных славян, чем очень нравились Митяю. А ещё они слушали его затаив дыхание.