Провансальский триптих

О tempo, о ciel volubil, chefuggendoinganni i ciechi et miseri mortali,о di veloci piu che ventо et strali,ora ab experto vostre frodi intendo:та scuso voi, et me stesso riprendo,che Natura a volar v’aperse l’ali,a me diede occhi, et io pur ne’ miei mali

li tenni, onde vergogna et dolor prendo.Et sarebbe ora, et e passata omai,di rivoltarli in piu secura parte,et poner fine a li ’nfiniti guai;ne dal tuo giogo, Amor, l’alma si parte,та dal suo mal; con che studio tu ’l sai;non a caso e vertute, anzi e bell’arte.О время, ты в стремительном полете

Доверчивым приносишь столько зла!О быстрые — быстрее, чем стрела, —Я знаю, дни, как вы жестоко лжете!Но я не вас виню в конечном счете:Природа вам расправила крыла,А мне глаза, несчастному, дала,И мой позор и мука — в их просчете.

Надежный берег есть — к нему привлечьДавно пора вниманье их, тем болеЧто вечных бед иначе не пресечь.Амур, не ига твоего, но болиДуша моя бежит: о том и речь,Что добродетель — это сила воли[217].

Как сложилась дальше судьба дома? Вскоре после отъезда. Петрарки Воклюз подвергся нападению банды разбойников. Дома сожгли, жителей перебили. Уцелели лишь те, кому удалось убежать. Сожжен был и дом Петрарки.

Жизнь в Закрытую долину возвращалась очень медленно. Спустя семьдесят лет после разорения там еще никто не жил, никто не выращивал виноград, не рыбачил в Сорге. Долина была пуста.

Нимфы и сатиры вернулись на страницы Овидия и Вергилия.

Mysterium paschale

Сам не знаю, как мне удалось заметить на дверях собора Святого Трофима этот листок бумаги — почти невидимое белое пятнышко на темной деревянной поверхности, окованной железом. Но — заметил.

Я возвращался через площадь Республики, огибая группы туристов, лавируя между носящимися на скейтбордах подростками в наушниках, не слышащими ничего, кроме гремящей в голове музыки, уклоняясь от подхватываемых ветром брызг, в которые превращались струйки воды, льющейся из четырех львиных пастей в восьмиугольный бассейн на цоколе римского обелиска.

И не знаю, что заставило меня свернуть с дороги, подняться по ступеням собора и прочитать записку на белом листке.

Пасха в тот год была на редкость ранняя. Вся Страстная неделя выдалась дождливой и холодной, платаны на площади Форума едва успели подернуться зеленой дымкой. Северо-западный ветер терзал маркизы, норовил опрокинуть зонты на террасах кафе, сдувал со столиков скатерти, переворачивал бокалы, расшвыривал пластиковые стулья. Прохожие старались держаться поближе к домам, а те, что шли посреди тротуара, сталкивались раскрытыми зонтами. Небо, тучи, воздух — все было серым, напитавшимся влагой. Клочья тумана обволакивали колокольни, башню ратуши, оседали на крышах домов. Казалось, весна стороной обошла город, оставив его на произвол дождя и ветра.