Провинциал. Книга 4 (СИ)

— Но никто не может наверняка утверждать, что такого быть не может в принципе, — парировала Истер, — теоретически это возможно, а то, что подобного пока не регистрировалось, так все случается когда-нибудь в первый раз. И я совсем не удивлюсь, если эти мои предположения в ближайшем будущем найдут своё подтверждение.

— Вы знаете, — я оглядел всех собравшихся, — а ведь в этом что-то есть. И я бы отнёсся к предположению, которое сейчас высказала Истер вполне серьёзно.

— Если серьёзно к этому относиться, — заговорила до сих пор молчавшая Эви, — то необходимо провести поголовную проверку всех, я подчёркиваю, всех, кто был нанят для работы на стройке.

— И что ты собираешься проверять? — поинтересовался я, — тут придётся проводить комплексный генетический анализ каждого человека.

— Да, — Эви обернулась ко мне, — но деваться некуда, эту работу надо сделать, чтобы быть уверенными в том, что у нас по территории прямо вот сейчас не бродят монстры серрах, прикидывающиеся людьми. Ну и при найме на работу нужно будет проверять ДНК каждого претендента.

— Я вас понял, — сказал я, — но, я призываю всех ещё хорошенько поразмыслить над тем, кто бы ещё мог быть заинтересован в авариях. И, при этом не следует отбрасывать ещё и те варианты, при которых авария, имевшая место быть у нас — это не часть общей статистики, а результат успешной работы кого-то из наших недоброжелателей, которых, как я уверен, не так уж и мало. Это могут быть и обыкновенные завистники, которым невыносимо смотреть, как род Антоновых обретает силу, и те, кто мечтает завладеть столь лакомым кусочком. Нам всем следует помнить, что даже наличие весьма могущественных партнёров не даёт стопроцентной защиты от попыток завладеть нашим имуществом.

— Ну да, — хмыкнула Истер, — и за партнёрами тоже, я считаю, надо приглядывать, — и многозначительно посмотрела на меня, — безоглядное доверие по отношению к людям, которые хотели, вспомни, загрести всё, пользуясь нашим бедственным положением, это не есть мудро, как ты считаешь?

— Знаешь, — я немного задумался, — наверное, ты права, и нам следуцет перестроить нашу политику в сфере внутренней безопасности в сторону её ужесточения. Но эту мысль мы с вами будем в течение недели думать, потом ещё раз обсудим и обозначим те меры, которые, во-первых, позволят нам быть максимально уверенными в том, что наши интересы не пострадают…

— А во-вторых, — продолжила мою мысль Истер, не дадут никому поводов для обид, так ведь? — и посмотрела на меня.

— Да, дорогая, — согласился я, — именно это я и хотел озвучить.

— Ясно, что ничего не ясно, — пробухтел Семён.

— Ну, а что ты хотел? — ухмыльнулся я, — мы, как всегда, против целого мира, и наш единственный союзник, это наша гвардия.

— Ага, ты намекаешь на то, что озадачишь меня в ближайшем будущем по самое «не балуйся», вдобавок к уже поставленным задачам? — спросил Прокопьич и сконструировал очень подозрительную физиономию.

Мне ничего не оставалось, кроме как задать ему вопрос, ну, почти риторический:

— Семён, старина, разве кто-нибудь обещал тебе, что будет легко?

Пробуждение было ужасным.

Найджел очнулся в зловонной луже собственных испражнений, которые, хоть и большей частью впитались в матрац, при каждом его движении омерзительно хлюпали и распространяли волны невыносимой вони.

Тут же, под его щекой простынь была залита уже подсохшими рвотными массами, которые добавляли в имеющуюся запредельную вонь кисловатые запахи полупереваренной пищи, которую он, пребывая в беспамятстве, щедро извергал на кровать.

Голова болела невыносимо и хотелось умереть прямо сейчас. Но умирать в собственном, как это было ни горько осознавать, дерьме, было настолько противно, что он отказался о мысли о смерти и принял решение бороться за свою никчёмную жизнь до конца.

Когда же он, с натугой разлепив слипшиеся от чего-то ресницы, несмело приоткрыл один глаз, и свет упал на его сетчатку, головная боль усилилась многократно, хотя, казалось бы, куда уж больше. В глаз как будто раскалённый гвоздь всадили с размаху.

Бедняга издал протяжный стон. Теперь он попытался, не поднимая век, сползти с кровати и попытаться добраться до душа, чтобы попробовать смыть с себя вот это вот всё.

Но, стоило ему только приподнять голову, как она закружилась, и его внутренности скрутил жесточайший спазм. Но в животе, как выяснилось, не оставалось совсем ничего. С его перекошенных губ на пол сорвалась только капля едкой желчи.

На самом деле, он даже не помнил, как его зовут. Он не помнил, ни кто он, ни где он, ни зачем он тут и как он тут оказался.

Память отказывалась давать ему хоть какие-то зацепки для самоидентификации. Зато хотелось пить.

Совершая героические усилия, превозмогая себя, он всё таки сполз с кровати, и подвывая от головной боли, попытался подняться на ноги.

Его глаза всё таки адаптировались к неверному свету, сочившемуся из-за занавесок. Он огляделся, боясь совершать головой или какими-нибудь ещё частями тела резкие движения. Взгляд его искал воду. И не находил.