Провинциальная хроника начала осени

Он говорил и говорил, повторял затертые фразы из школьного курса истории - об извечных подлости и коварстве троянцев, десятилетиями навлекавших на себя справедливый гнев ближних и дальних соседей, о злодейском похищении Елены беспутным Парисом, об уме Агамемнона, о героизме Ахилла и других храбрецов, о хитроумии Одиссея и его деревянном коне. Все это Майон слышал не единожды, и ему было скучно - уж Нестор-то, дух и мозг осады Трои, стоявший у истоков, видевший все и всех собственными глазами, мог бы рассказать об этом и гораздо интереснее. Неужели такова злая сила старости, превратившей Многомудрого в занудливого старца? Он был рад, что Нестор наконец замолчал.

- Все это я знаю, - сказал он осторожно, боясь показаться невежливым.

- А чего же ты не знаешь? - живо спросил Нестор. - И что ты хочешь знать?

- Понимаешь, Многомудрый, - сказал Майон, - я недавно говорил с Гиллом - это мой школьный друг, сейчас начальник тайной службы. Он подходит к проблеме как сыщик, и это довольно интересно. Получается, что мы, наше поколение, собственно говоря, ничего не знаем о Троянской войне. Существует некоторое количество отшлифованных формул, фраз, рассказов и цитат, их постоянно перебирают, как скряга монеты, раскладывают в разных сочетаниях, но они по-прежнему составляют какой-то заколдованный круг. Воины, сражавшиеся под Троей, рассказывают практически лишь о перипетиях стычек и о добыче. Не хватает чего-то живого, духа эпохи, невозможно садиться за повествование о Троянской войне, имея в распоряжении горсточку избитых фраз. Как вырваться из этого заколдованного круга, я пока не знаю.

Он говорил все медленнее, несколько раз запнулся, а там и вовсе замолчал. Нестор смотрел на него туповато и скучно, смаргивая дремоту. "Безнадежно, - горько подумал Майон, - а до чего жаль".

- Живого, да... - сказал Нестор. - Ну что же, ищи, Твори, мучайся, иначе и нельзя. Пойду я вздремну, вы уж простите старика. Жаль, Майон, что Течей не сможет ничего рассказать, - он в той войне не участвовал. Пойду я.

Он грузно поднялся и побрел к двери.

- Ну что же, - сказал Тезей, - насчет заколдованного круга вы с Гиллом подметили верно. Правда, Нестор выразился немного неточно: конечно, я не плавал под Трою, но это события из моей молодости - Троя, война, Елена...

- А какая она была, Елена? - тихо спросил Майон.

- Она была прекрасна, - сказал Тезей. - Наверно, самая красивая на свете. Когда я встретил ее впервые, она расцветала, только что расцветала. Почему-то принято считать, что самый унылый и непривлекательный цвет на свете - серый. Но у нее были знаменитые спартанские серые глаза. Я не буду искать сравнений, вы, поэты, делаете это лучше, у вас великолепно получается. То, что я могу вспомнить, вернее, то, что я никогда не забывал, невозможно перелить в слова и строчки: загородная дорога, храпящие лошади и эти серые глаза - как отражение хмурого неба. Или небо отражение этих глаз, это, наверное, все равно...

- Почему же ты не поехал в Спарту, когда ее выдавали замуж?

- Ты переходишь сразу к этому? Интересно, почему ты обходишь разрушение Афин? Из деликатности не смеешь упрекнуть царя в былом безрассудстве, вызвавшем войну? Майон, мне давным-давно уже не доставляет удовольствия, когда меня боятся или льстят.

- Не знаю, - сказал Майон. - Мне совершенно непонятно, почему спартанцы пошли войной, честно говоря. В конце концов ты хотел жениться на ней, хотя и избрал не самый традиционный путь. Неужели Тиндарей этого не понимал? Не настолько уж было убого тогда наше царство, чтобы оказаться абсолютно неподходящим местом для дочери царя Спарты. И еще: я могу ошибаться, но, мне кажется, женщину невозможно похитить, если она не хочет. Почему же ты, царь, все-таки не отправился в Спарту на состязание женихов?

- Ты знаешь, что такое разочарование?

- Думаю, да, - сказал Майон.

- А я думаю, что только понаслышке, - сказал Тезей. - Это очень страшно и тяжело - разочароваться в друге, в идеалах, в деле, женщине. Еще и потому, что человек сам вопреки фактам и подсказкам окружающих изо всех сил пытается не допустить краха своих иллюзий.

- Выходит, ты...

- Это было трудно, но необходимо, - сказал Тезей. - Понять, что Елена всего лишь Красота. Воплощение красоты, не обремененное более ничем любовью, умом, добром, способностью сопереживать и сострадать. И человек, если только он не совершенно туп, вынужден сообразить, что нельзя связывать жизнь с женщиной, подобной Елене. Красота сама по себе еще ничего не означает. И уж, безусловно, не служит добру.

Не было разницы в возрасте, не было царя и приближенного - все ушло, отодвинулось куда-то, и остались лишь два человека, понимавшие друг друга с полуслова.