Проводник (СИ)

- Мария Витальевна Вирякина. А что случиться, если до них дотронуться? – решила уточнить я на всякий случай. Не хотелось как-то случайно свести кого-нибудь сума!

- Они почувствуют холодок. Хотя они и не поймут, что произошло, но лучше не следует этого делать, - напутствовал Савва. Я просто кивнула в знак согласия.

- Я думаю, тебе будет легче сразу пройти сквозь стену на улицу, - остановил он меня.

- Да-да! Конечно! – я последовала за ним в окно. Я осторожно спустилась на асфальт и последовала в направлении ОВД. На улице уже расцвело, некоторые люди уже вышли из дома. Я летела по улице, тщательно обходя всех живых. Никто, конечно же, меня не видел.

Через пару домов я заметила лежащего пьяного мужчину. В памяти сразу всплыла картина с отцом. Я вдруг поняла, что он мне категорически неприятен. Прав был отец Маринки, когда говорил, что спиваться могут только слабые люди, они сами приводят себя к такому положению, и не принимают ни какую помощь. Интересно, а что с такими делают в наркологических клиниках? Ведь невозможно человека заставить бросить пить ни уговорами, ни лекарствами тем более. Надо будет заглянуть…

А пока я продолжала, не спеша, лететь в ОВД. Время еще было только шесть утра, поэтому на посту был только дежурный. Я зашла ему за спину и стала читать журнал регистрации. Но к моему огромному разочарованию на верхнем листе не было моего адреса. Мне нужно было перевернуть лист, но я пока не знала, как это делать. Савва сказал, что этому тоже надо учиться, поэтому я не стала рисковать. К моему счастью зазвонил дежурный телефон. Мужчина взял трубку и стал машинально листать журнал. Конечно же, я начала быстро его просматривать. На третьем листке я нашла наш адрес и фамилию участкового следователя: Головицин Артем Витальевич. Дело осталось за малым - найти его кабинет и посмотреть дело. Так я и поступила. Найти кабинет труда не составило, а вот с делом было сложнее. Весь кабинет был заставлен огромными папками, не говоря уже, о стопке бумаг на столе. Я осторожно попробовала их немного сдвинуть, но ничего не вышло. Я села на стул и стала ждать. Именно сейчас мне очень не хватало Саввы. Каждый раз когда я на него смотрела, мое сердце замирало. Нельзя быть таким красивым!!!

Спустя час кабинет открылся, и двое мужчин прошли за свои столы, за ними вошли еще парень и женщина. Посетители – поняла я сразу. Один из участковых показал женщине на стул, на котором сидела я. Я тут же слетела с него и встала к стене. Облокотиться на стену почему-то оказалось сложнее. Только с третьей попытки у меня это вышло. Я внимательно слушала все разговоры, но нужного так и не услышала, тогда я подошла к столу, где, по всей видимости, сидел Головицин А.В. Мужчина спокойно листал какую-то папку, как вдруг в кабинет влетело двое мужчин в форме. На лицах был написан страх.

- Вирякин повесился!!! – закричали они одновременно. Оба участковых резко вскочили со своих мест, а Головицин выскочил из кабинета.

У меня все внутри оборвалось (если теперь можно так выразиться). Эти слова отдавались эхом в моей голове. Я очень медленно, заставляя саму себя двигаться, поплелась вслед участковому. Пару десятков метров по извилистому коридору и три железные решетки спустя, мы оказались у дверей временного изолятора. Один из мужчин куда-то делся, второй оправдывался перед участковым.

- Артем Витальевич, не доглядел я. Я же не думал, что этот алкаш руки на себя наложит! – причитал он. Дверь изолятора открылась. И моим глаза предстала жуткая сцена: под потолком на маленькой оконной решетке на собственном ремне висел отец. Вид у него был вроде бы как всегда, только бледный и немного осунувшийся, рот приоткрыт, язык высунут, а под ним лужа.

- Тут даже предсмертная записка есть, - участковый подошел к прибитому к стене небольшому столику и взял в руки клочок бумаги, - вызывайте санитаров. И снимайте вы его уже.

Я подошла ближе к нему и стала читать: «Нет мне прощения! Мне больше не зачем жить. Я убил любящих и любимых мне людей: жену и дочь. Я превратил их жизнь в ад, а потом и вовсе забрал ее. Я не заслуживаю жизни…».Весь листок был в высохших каплях. А самим листком служила наша семейная фотография. Видимо папа слишком поздно все понял и плакал.

И кто же так делает? Зачем они дали ему фотографию? Они же добили его, даже не прикасаясь!

Я в очередной раз пожалела, что душа не может упасть в обморок. Я не желала больше ничего узнавать и слушать. Все, что мне было известно – мои родители мертвы, ОБА. Я бросилась вверх, через все верхние этажи и перекрытия на воздух, на свободу! Я надеялась глотнуть свежего воздуха и хоть немного отойти от увиденного, но меня ожидал очередной сюрприз.