Проводник смерти

Наган глухо бахнул и сильно, зло подпрыгнул. Нагаев рывком оттолкнул свою жертву и отскочил в сторону, чтобы не забрызгаться. Несколько темно-бордовых капель все-таки упали на рукав его кожанки, и он брезгливо стер их носовым платком. Тело Игогоши мягко, как набитый ватой мешок, упало на загаженный, замусоренный пол, подмяв несколько бледных прутиков все тех же неистребимых кустов, что буйно разрослись снаружи. Сведенная судорогой немытая ладонь по-прежнему крепко сжимала обшарпанный наган, закончивший, наконец, свою трудовую биографию почти через сто лет после появления на свет.

Капитан жадно выкурил сигарету до самого фильтра, не сводя глаз с трупа. Это был его первый опыт в данной области, и Нагаев вынужден был признать, что с ним что-то не в порядке: он не испытывал ни страха, ни стыда, ни раскаяния — ничего, кроме удовольствия от хорошо выполненной работы. Это было творение настоящего мастера, и капитан жалел лишь об одном — что под шедевром нельзя подписаться.

Затушив окурок о подошву, он на всякий случай спрятал его в карман и окольным путем вернулся к своей машине. Названный Игогошей адрес гвоздем сидел в памяти, но сначала он отправился к расположенной на углу прачечной самообслуживания.

В прачечной кипела работа. Капитан не стал заглядывать в помещение и, тем более, спрашивать, как найти мастерскую художника-авангардиста Сереги. Вместо этого он обошел здание кругом и обнаружил обитую вздувшейся от сырости фанерой дверь, которая вела на лестницу, спускавшуюся, казалось, до самого центра Земли, а может быть, и дальше — во всяком случае, влажное тепло, которым тянуло из этой наклонно спускавшейся вниз небрежно оштукатуренной скважины, наводило на мысль о тропических лесах и болотистых берегах неторопливых рек, где в прибрежной тине греются на солнышке аллигаторы, способные в один присест умять быка.

Нагаев не торопясь, ступенька за ступенькой, спустился вниз. Он всегда действовал так — ступенька за ступенькой, не прыгая и не рискуя свернуть шею, очень внимательно глядя под ноги и не упуская случая наступить на голову тому, кто упал. До сих пор эта древняя тактика оправдывала себя, и Нагаев очень надеялся, что так будет впредь. Примерно на середине спуска он опустил руку в карман кожанки, и его пальцы сомкнулись на костяной рукоятке пружинного ножа, отобранного им когда-то у пятнадцатилетнего сопляка, возомнившего себя грозой района и севшего в конце концов за групповое изнасилование несовершеннолетней. Насколько было известно капитану, три года спустя сопляка перевели во взрослую зону, где ему квалифицированно и на вполне осязаемых примерах объяснили, что такое групповое изнасилование и как себя ощущает при этом объект насилия. На сопляка капитану было плевать, но вот нож оказался хорош, и Нагаев так и не нашел в себе сил расстаться с этой блестящей игрушкой.

Лестница привела его в сырой, тускло освещенный одинокой лампочкой в заросшем грязью плафоне коридор с низким потолком из неровно состыкованных бетонных плит, покрытыми полустершейся побелкой кирпичными стенами и темным от влаги земляным полом. Разумеется, худшего места для мастерской художника было не придумать, это понимал даже такой далекий от искусства человек, как Нагаев. В его представлении мастерская живописца должна иметь расположенные по всему периметру окна от пола до потолка с плиссированными шторами, перепачканными масляной краской, и, уж конечно, располагаться это помещение должно не в подвале или бомбоубежище, а, как минимум, в мансарде, а то и в отдельном флигеле, выстроенном специально для подобных целей.

Въехав ногой в стопку полусгнивших от сырости, погрызенных крысами деревянных подрамников, капитан выругался и стал смотреть под ноги. Андеграунд — он и есть андеграунд. Однажды на совещании, которое проводил этот праведник Сорокин, Нагаеву довелось услышать, что «андеграунд» в буквальном переводе означает «под землей», «подземный», и теперь он убедился, что словечко, которое у них в отделении считали просто очередной данью глупой моде, очень точно выражает суть явления.

— Крысы канализационные, — пробормотал капитан, нащупывая ручку низкой, обитой ржавой жестью двери, украшенной реалистическим изображением оскаленного коровьего черепа с обломанным рогом. Череп был намалеван белой масляной краской и в полутьме смотрелся как настоящий. Капитан даже слегка испугался, встретившись глазами с равнодушным и в то же время неимоверно злобным взглядом черных пустых глазниц.

Ржавые петли не просто заскрипели — они взвыли, завопили, запели на разные голоса. Мучительно кривясь от этих режущих слух звуков, Нагаев низко пригнулся и в полусогнутом виде проник в святая святых независимого от общественного мнения живописца.

— Какого члена надо? — заплетающимся языком, но тем не менее очень внушительно поинтересовался творец, чуть не упав при этом с дощатого тарного ящика, заменявшего ему табурет.