Проводник смерти

Там, где только что был джип сверкнул огонь, вспухло клубящееся черно-оранжевое облако, над которым кружились, разлетаясь в стороны, какие-то рваные железные ошметки, и Кабан вместе со своей бригадой в мгновение ока перенесся на небеса в полном соответствии с теорией, которую совсем недавно развивал перед Белым.

Глава 18

Илларион Забродов отжимался от пола, пытаясь убедить себя, что не слышит настойчивого стука в дверь.

У соседа с третьего этажа начался очередной запой, случавшийся с ним с завидной регулярностью раз в два месяца. Это событие обычно длилось примерно неделю плюс-минус два дня и сопровождалось массой более или менее безобидных чудачеств, на время объединявших население подъезда в один сплоченный коллектив, настроение которого колебалось от решимости дать достойный отпор пьянице и дебоширу до сдавленного хохота, вызванного каким-нибудь особенно удачным цирковым номером упомянутого пьяницы.

На этот раз запойным соседом овладела навязчивая идея поближе сойтись с Илларионом и, как он выражался, "охватить его культурно-массовой работой". В переводе на русский язык эта туманная фраза означала регулярные и настойчивые попытки споить Забродова, и не просто споить, а вызвать на соцсоревнование - кто кого перепьет. Илларион сопротивлялся этому натиску уже четвертый день с несгибаемым упорством.

В последние две недели его сильно тянуло к народным песням и эксцентрическим трюкам, и именно по этой причине он вел простую жизнь аскета. Он возобновил свои утренние пробежки и даже увеличил их продолжительность, свел количество выкуриваемых сигарет до полутора-двух штук в сутки и всякий раз, когда в голову начинали лезть посторонние мысли, падал на пол и отжимался до полного изнеможения, которое наступало, увы не сразу.

Илларион отжимался на кулаках и делал вид, что не слышит настойчивого стука, доносившегося из прихожей. Сегодня запойный сосед превзошел самого себя - судя по часам, мирно тикавшим на книжной полке, он барабанил в дверь уже шестую минуту подряд, в то время как раньше его хватало на две, от силы три минуты непрерывного стука.

Илларион позволил себе слегка расслабиться и подумать о том, что произошло. Почему он, уже немолодой и, казалось бы, начисто лишенный детских комплексов человек, всегда умевший очаровать любую женщину, вдруг сделался робким и косноязычным именно тогда, когда все зависело от того, что и как он скажет? Причем речь шла не об интрижке, не о мелком происшествии, которое пройдет и забудется через год - речь шла о Татьяне.

Отжимаясь на сжатой в кулак левой руке, Илларион поймал себя на том, что все-таки думает о Татьяне и, сев на пол, беспомощно развел руками: на чем, спрашивается, ему поотжиматься еще, чтобы перестать думать?

В дверь продолжали стучать.

- Семь минут, - вслух сказал Илларион, бросив взгляд на часы. - Совсем офонарел, бродяга!

- Открывай, Забродов! - донеслось из-за двери. - Я же знаю, что ты там!

Илларион встал и вышел в прихожую.

- А откуда ты знаешь, что я тут? - с интересом спросил он через дверь.

- Ты что, черт возьми, пьян? У тебя же свет во всех окнах!

- Да, - уважительно сказал Илларион, открывая дверь. - МУР - это серьезно! От МУРа не спрячешься, МУР из-под земли достанет и из-под воды выудит...

- Ну, понес, - проворчал полковник Сорокин, входя в прихожую. - Ты почему не открываешь?

- А у меня депрессия, - искренне ответил Илларион, замаскировав свою искренность шутливой интонацией. - И вообще, мой дом - моя крепость, хочу открою, хочу - закрою...

Его шутливый тон, похоже, не обманул Сорокина.

Полковник бросил на него быстрый взгляд из-под озабоченно нахмуренных бровей и решительно принялся раздеваться.

- Хмуриться не надо, лада, - сказал Илларион, принимая у полковника пальто.

- Какая я тебе лада? - огрызнулся Сорокин, причесывая перед зеркалом редеющие волосы. - Твоя лада в больнице сидит, врачи ее никак из палаты выманить не могут. Это ты ей скажи, что хмуриться не надо, а я уж как-нибудь сам разберусь, хмуриться мне или плясать.

Он резко дунул на расческу, придирчиво осмотрел ее и спрятал в нагрудный карман пиджака.

Илларион проводил его в комнату, на ходу натягивая рубашку, и усадил в кресло, предварительно сняв с него стопку книг.

- Бумаги-то, бумаги, - проворчал Сорокин, усаживаясь. - Как на школьном дворе в день сбора макулатуры.

- Но-но, - сказал Илларион, - ты полегче! Нашел макулатуру!

- А что? - Сорокин пожал плечами. - Если твою библиотеку переработать, знаешь, сколько рулонов туалетной бумаги получится?

- Мрачно шутишь, полковник, - сказал Илларион, усаживаясь напротив. Юмор из отхожего места тебе не идет, особенно когда ты в штатском. Что у тебя стряслось?

- Что стряслось... Слушай, а выпить у тебя нет? - с внезапной надеждой спросил Сорокин.

- Нету, - Илларион развел руками. - Я силу воли воспитываю. Насчет выпить - это к Лехе, на третий этаж.

- Это который в одних трусах на лестнице спит? - уточнил полковник.

- Он самый.

- Бесполезно. Я его пробовал разбудить, отморозит же себе все, что можно... Нет, не просыпается.