Провокатор (СИ)

Прямо у извозчика мои чемоданы перехватил и перекинул через плечо носильщик, тележки здесь были еще не в ходу, и мы двинулись сквозь перронный контроль к роскошному синему вагону с золотым гербом CIWL — международного общества спальных вагонов, нынешнего СВ. Носильщик устроил мои чемоданы в багажный вагон, получил мзду и чаевые и откланялся довольный, величая меня “вась-сиясь”. Вот так вот, лишний гривенник — и уже в графьях.

Незадолго до отправления появился Борис, мы прошлись вдоль перрона, обговорили последние детали и уже перед самой посадкой в вагон, после второго звонка он сунул мне в руку сложенный листок, записку от Наташи Белевской.

Тренькнул колокол, свистнул и окутался дымом паровоз, лязгнули буфера, мы пожали на прощание руки, я поднялся по ступенькам и прошел по коридору в купе. На роскошном бархатном диване уже сидел попутчик, человек лет тридцати в летнем светлом костюме, вставший при моем появлении.

— Позвольте представиться, Григорий Иванович Щукин, купец первой гильдии. А вы, надо полагать, инженер Скамов?

— Да, но как… — если бы Щукин ответил “Элементарно, Ватсон!”, я бы не удивился.

— Ваша куртка и портфель.

А, понятно, френч начал победное шествие в мире моды, хоть так в историю пролезу.

Купе и весь вагон блестели надраенной медью поверх лакированного красного дерева и плюшевой обивки, верхний диван был сложен, что оставляло много места для маневров между дверью шкафа, дверью в купе и дверью в туалет, который мы делили с соседями — не забывать бы запираться с двух сторон во избежание конфузов.

Мы закинули вещи на полки и одновременно спросили друг у друга разрешения снять пиджаки — по летнему времени в вагоне было жарковато. Щукин остался в чесучовом жилете, я же ограничился тем, что расстегнул френч. Довольно скоро завязался и разговор, Григорий Иванович оказался типичным представителем нового поколения московского купечества, никаких там поддевок, сапог “бутылками” и бородищ, наоборот, отличный костюм, галстуки-запонки, модные штиблеты, но самое главное — хорошее образование, Императорское Техническое училище (я чуть было не назвал его бауманцем, но вовремя спохватился), потом еще два года в университете в Берлине. Ехал он по делам товарищества своего родственника, главы династии, для переговоров со знаменитой фирмой Сименс-Гальске. Как оказалось, мы даже были знакомы через “одно рукопожатие” посредством лаборатории Лебедева в ИТУ.

Как только сосед отправился “разузнать насчет буфета”, я вынул Наташину записку.

“Дорогой Михаил Дмитриевич!

Не представляете, как я огорчена, что наше общение было столь резко прервано и что причиной этому был мой поступок. Я потеряна и не могу принять эту внезапную перемену в моих родителях, но вынуждена подчиниться и уехать даже без того, чтобы объясниться лично.

Надеюсь, что у нас еще будет такая возможность и я останусь достойной вашего уважения и дружбы.

Не хочу говорить прощайте, а потому — до свидания,

ваша Н.Белевская”

Я невольно поморщился. Да уж… Надо будет непременно написать ответ через Бориса, бедная девочка укоряет себя, хотя виноват в этой ситуации в первую очередь барон. Да и я тоже хорош — нафига было вестись на такую явную подставу?

Я мрачно сложил записку в карман френча, застегнулся и отправился догонять Щукина и догоняться коньяком в буфете, в надежде залить испортившееся настроение.

Вагонные разговоры через общих знакомых и развитие техники свернули на развитие России — мне было любопытно послушать “а что скажет купечество?”. Причем купечество не простое, а то, на чьи деньги состоится Декабрьское восстание в Москве, настоящее такое, из старообрядческой династии.

И купечество сказало — Щукина крайне волновал введенный недавно золотой рубль, поскольку он отлично понимал, что это означает открытие ворот для иностранного бизнеса и необходимость для доморощенных монополистов конкурировать с ним, не прячась более за протекционистскую политику правительства. Гриша (мы практически мгновенно перешли “на ты” и на Гришу с Мишей, что и закрепили на первой же станции в ресторане) всячески пенял Витте за “ущемление отечественной промышленности”, за допуск иностранцев в Россию, за то, что они ставят заводы, где все мало-мальские должности занимают немцы, французы да бельгийцы с англичанами и тем самым “подавляют русского человека”. Все это сильно напоминало боярскую оппозицию Петру — никак неможно отдавать православных под начало иноземов!