Провокатор (СИ)

В печатном зале хранятся готовые к отправке заказчикам открытки, буклеты и визитные карточки, рекламные листки т-ва “Брокар”, имеется литерный набор для печати рекламных листков книжного магазина Померанцева, другого готового набора нет.

В кладовой находится запас бумаги разных сортов, типографской краски, а также разных типографских материалов, как то смазка, инструменты, сменные рамки и т. п.

Осмотром и простукиванием стен и мебели тайников, двойных полов и тому подобного не обнаружено. Какой-либо запрещенной литературы, листовок или газет нет.

Обыск закончен в 3 ч. пополудни ровно.

Рассмотрев итоги обыска и принимая во внимание, что ничего для приобщения к делу из типографии не отобрано, постановил дело о типографии Замоскворецкого печатного товарищества прекратить.

Пристав: Кожин Н.П.

Понятые: Пров Кузьмин Суров, Зиновий Борисов Арапов.

Упр. типографией: Севастьянов”

Я отложил протокол и поднял взгляд на Муравского. Коля сидел с мечтательным выражением на лице, глядя куда-то сквозь дом напротив. Так, голову на отсечение, рядом с ним появилась новая симпатичная барышня, что я и решил проверить, позвав его шепотом:

— Коля…

Ну разумеется, никакой реакции. Вот как он умудряется настолько выпадать из действительности?!

— Коля! Пристав — Кожин?

— А? Пристав? Да, Кожин Николай Петрович, худой такой, усы у него еще выдающиеся, все время явно скучал, два раза посылал в трактир за чаем.

— Забавно, старый знакомец… и что, ничего не нашли?

— Абсолютно. Мы же еще в начале лета по вашей команде нелегальную литературу всю вывезли, набор на нее рассыпали, тайники заложили, а вы как знали, буквально через три дня первый обыск!

— Как знал, ну да… Сколько уже обысков прошло?

Коля показал мне четыре растопыренных пальца.

— И наблюдение за типографией выставлено. И одного из рабочих “завербовали”.

— Отлично, еще пару раз и можем печатать газету хоть в открытую.

— Эээ… — Николай удивленно уставился на меня. — Вы уверены, что обыски будут еще?

— А мы полиции опять подскажем, — подмигнул я Муравскому. — Пристав уже сейчас скучает, а после шестого обыска любое сообщение, что у нас в типографии нечисто, будет просто выкидывать. Тем более, что наблюдение и агент ничего даже подозрительного, не говоря уж о противозаконном, не обнаружит. А вы пока подготовьте жалобу обер-полицмейстеру на то, что полиция, не иначе как по наущению злопыхателей, мешает работать добропорядочной типографии.

И вот еще что, Коля. Разузнайте, пожалуйста, как можно усыновить Митю Сомова.

***

Осень 1900

Собко, оставшийся “на хозяйстве” в Париже, прислал пространную телеграмму — переговоры с жадноватыми бельгийцами все тянулись и тянулись, и он предлагал закончить их одним ударом, установив роялти за патент в размере всего лишь одного франка с каждого оборудованного двумя устройствами вагона. Я прикинул — если подпишут бельгийцы, выступавшие ныне в роли, так сказать, законодателя железнодорожной моды, то за ними рано или поздно подтянутся немцы и французы, что означает перевод всех дорог Европы на нашу сцепку, а это минимум миллион вагонов, то есть многолетние и немалые платежи. А поскольку я больше рассчитывал на алмазы из Кимберли, то отбил Васе ответ с одобрением этой идеи и отказом от всех поступлений в его пользу.

Ну и пошла лавина, первый договор подписали сразу, еще через неделю, после некоторого обалдения, такие же соглашения заключили французы и немцы, а на подходе были Италия и Австро-Венгрия. Прочей же мелочи вроде испаний-румыний и деваться будет некуда, подвижной состав-то строят только большие страны, значит, все новые вагоны будут с нашими устройствами по определению, а весь парк обновится лет за десять-пятнадцать.

Еще в конце телеграммы Собко в очень аккуратных выражениях сообщал, что Варвара, оставшаяся “подышать воздухом Парижа”, крутит там новый роман и, похоже, подумывает вообще стать невозвращенкой.

Не сильно-то я и удивился — все ведь к тому и шло, сколько-нибудь глубоких чувств к ней не было, да и первый разрыв очень помог, поставил мозги на место.