— Смотри, — сказала она. — Действительно есть паспорт. Как у большого. Коромыслов Валерий Иванович, 12 августа 1928 года. Да тебе еще семнадцати нет. Нас не распишут.
— Брось… — взмолился я.
— Серьезно говорю, не распишут. Или ты должен подарить мне ребенка. Ты любишь детей, Коромыслов?
— Брось…
— Не любишь, значит? Я их сама терпеть не могу. Только придется, Валерочка. А то в загсе на смех подымут. Тебе даже голосовать еще нельзя.
— Сейчас нет выборов.
— Значит, не хочешь ребенка? Трус ты, Коромыслов. Я к тебе в гости набиваюсь, а ты какого-то летчика поселил.
Ну и язва была Ритка. За словом не нагибалась. Раскладывала меня чище Козлова. Тот про политику горло драл, а эта на ровном месте одной левой на ковер меня бросала да еще глаза невинные выкатывала.— Ты все-таки летчика выгони. Дружба дружбой, а любовь все равно главнее. Выгонишь?
— Угу…
— Ты веселей отвечай: вы-го-ню!
Ей бы в самом деле поступать во ВГИК или ГИТИС. И вдруг она вытащила из своей планшетки трофейную авторучку и на второй странице моего паспорта вывела синими чернилами ДОРОНИНА МАРГАРИТА АЛЕКСЕЕВНА 20/V 26 г., ЖЕНА. Почерк у нее великолепный, четкий и ни капли не канцелярский. Вот дела! Чего врать — приятно было, хотя теперь хлопот с паспортом не оберешься. И потом, там совсем не жену, а детей пишут. Я на этой странице был вписан у матери.— Доволен? — спросила Ритка. Наверно, думала, крик подыму, что паспорт испорчен.
— Ага, — засмеялся, — теперь можем выпить.
Но она вдруг захотела на курсы. Пришлось топать до «Динамо». Улица была прямая — хоть ставь пушку и прямой наводкой расстреливай. Обняться даже негде было. Но зато в вестибюле метро и на эскалаторе было пусто. Все билеты на завтрашний матч распродали еще в среду. Я, конечно, проморгал. Но с такими деньгами уж как-нибудь завтра пролезу. Я стоял ступенькой ниже и несколько раз ткнулся мордой Ритке в грудь.— Не балуй, — сказала она.
17В институтской столовой было тоже пусто. Лето. Во всем храме науки одни наши курсы. Вот недельки через две здесь не пробьешься. Наедут абитуриенты. Говорят, наш механический теперь становится модным вузом. «Катюши» создали ему рекламу. А пока меню в столовке было не длинней экзаменационного билета, никакого выбора.Я взял два «ритатуя», рожки с мясом и еще два стакана суфле — оно без карточек. Подавальщица сама оторвала талончики, налила в миски суп, набросала в тарелки макароны и мяса и теперь глядела, как мы ели. Легла своими мячами на цинковый прилавок и смотрела, подперев щеку. Скучно ей было. Но, по-моему, еще скучней глядеть, как другие запитываются, особенно если сыт и если это не твои гости.Я ем быстро. А Ритка держала ложку так, словно боялась заразиться. Локтем в стол не упиралась, хотя был чистый. Спорю, что за ним еще сегодня не сидели.Первого не доела, оттолкнула миску. Рожки тоже только поковыряла. Про мясо сказала:— Подошва.