Проза о стихах

В образованных кругах слышался глухой ропот. "Современник" служил для многих окном в отечественную словесность и в широкую культуру, к тому же он был и совестью русского общества. Жена Григория Захаровича Елисеева, одного из соредакторов "Современника", ехала в тот день, третьего июня, в конке; среди пассажиров разгорелся спор о закрытии "Современника". Позднее Екатерина Павловна рассказывала: "Из публики особенно выдавался один пожилой моряк, по-видимому, отягощенный чинами, он так горячо и с таким азартом доказывал, что правительство не имеет права, ввиду единичного случая, наказывать все общество, что его дело наказывать свою полицию за недосмотр и неумелость, а не все общество, лишая его духовной пищи, что желать, чтобы общество поглупело, не значит желать лучшего..."

Екатерине Павловне рассказать бы это мужу, но Елисеев был под арестом в Петропавловской крепости - он делил судьбу многих петербургских журналистов: содержались под стражей Григорий Евлампиевич Благосветлов, редактор "Русского слова", братья Василий и Николай Курочкины, руководители "Искры", да и многие другие: Минаев, Зайцев, Слепцов, Покровский, Европе-ус... Граф Муравьев и стоявший за его спиной Катков были убеждены, что весь вред - от литературы. Муравьев стремился всех смертельно напугать, внушить непреходящий ужас; когда к нему, рыдая, пришла на прием мать Курочкиных просила выпустить больного Василия Степановича,- он бросился на нее, сорвал с головы ее чепчик и растоптал ногами.

Некрасов случайно ушел от тюрьмы. На другой день после ареста Елисеева, когда в квартире хозяйничал жандарм Теньков и его подручные, снимавшие допрос с прислуги и соседей, в дверь позвонили - то был Некрасов.

Екатерина Павловна тотчас обратилась к офицеру и заявила, что господина Некрасова не знает и что это не ее знакомый. Теньков возмутился - он стал допрашивать прислугу, но нужных ему сведений не получил.

Говорит Екатерина Павловна Елисеева:

Во все продолжение этой борьбы Некрасов стоял посреди залы

бледный, суровый.

Когда был кончен допрос прислуги, то Некрасов, обратясь к

Тень-кову, сказал, что он приходил к своему сотруднику Елисееву,

низко поклонился мне и благополучно вышел.

После его ухода Теньков, до сих пор прилично сдержанный,

чуть ли не с пеной у рта и с сжатыми кулаками начал кричать на

меня, что я у правосудия выхватила самую ценную добычу, что они

много бы дали, чтобы найти какой-нибудь клочок или иной повод

взять этого подлеца, что я не понимаю, какой это вредный иезуит и

что из-за него половина сидит, а он остается невредимым и

катается в колясках, что он думает подкупить правосудие,

написавши и читавши стихи в честь Муравьева, но Муравьев во время

его чтения с презрением отвернулся от него, и уж, погоди, не

увернется он, не может быть, чтобы нельзя было его запопасть, и

проч., и проч.

Он до того взбесился, что мой брат встал, подошел к нему и

сказал:

- Господин Теньков, не забывайтесь, исполняйте ваше дело, а

не впутывайте вещей, не идущих к делу.

Этот эпизод я считаю необходимым ввести, так как он,

кажется, единичный случай, который указывает de facto, что

Муравьев имел намерение арестовать Некрасова.

Некрасов был единственным из друзей Елисеева, кто решился прийти в его дом после ареста. Редакторы других журналов, "Русского слова" и "Искры", уже были за решеткой, Некрасов ждал ареста - его "Современник" был гораздо левее прочих изданий, да и каракозовцы на допросах говорили о влиянии на них романа Чернышевского "Что делать?", опубликованного "Современником". Никакой "мадригал" не мог отвести от его головы опасность - Муравьев, как видим, имел явное намерение с ним расправиться. Все это Некрасов понимал, а все же в дом Елисеева пошел. Почему пошел? А вот почему. Однажды он сказал писателю Боборыкину - эти слова всегда были для него программой жизни: "Хуже трусости ничего быть не может! Как только человек струсил,- он погиб, способен на всякую гадость... сейчас же превращается в зверя".

5

"Зачем меня на части рвете,

Клеймите именем раба?..

Я от костей твоих и плоти,

Остервенелая толпа!.."

Николай Некрасов,

"Зачем меня на части рвете...", 1867

Правительственное постановление о закрытии "Современника" еще не было опубликовано, когда Некрасов уехал к себе в поместье. Жизнь в Петербурге была невозможна.

Федору Алексеевичу Некрасову, в Карабиху:

Любезнейший брат Федор Алексеевич,

Вчера (17 мая) я отправил егеря Ивана Макарова в Карабиху; в

пятницу или субботу думаю ехать сам... Найми для нас прачку и

горничную. Пожалуйста, не поленись. Я так измучился с журналом,

что желал бы в деревне отдохнуть в полном спокойствии. От тебя

немало будет зависеть для меня это устроить.

Весь твой,

Н.Некрасов

19 мая