Проза поэта

Степан отпустил посланцев, а Ваське Усу, Черноярцу и Фролу совет дал гнать к чувашам, черемисам и мордве за подмогой – благо они сами давно насылались.

Есаулы погнали.

Степан пошел ночевать на свой струг Сокол.

Ночь раскинулась густосиним шатром с наливными звездами.

Плёско плескалась вода о борты струга.

Ночные птицы кричали тревожно.

Долго не мог уснуть Степан.

А когда уснул, – увидел беспокойный сон: будто странником с посохом подходит он к своей черкасской избе, у ворот стоит Сонюшка – дочка его любимая-ненаглядная и плачет, смотрит на отца и плачет. Степан будто обиделся, что Сонюшка плачет, а не радуется, не прыгает, не бросается к нему на грудь, и вся неласковая, и будто говорит: «Ты, батько, опять не зайдешь домой, опять пройдешь мимо, мать тоже перестала любить нас, мы с братиком решили оборотиться в диких гусей и улететь».

– Где мать Алёна, – спросил Степан у Сонюшки и услышал чей-то совсем чужой, насмешливый голос: «У Корнила Яковлева – на тебя жалуется».

Потом будто Степан заметил, что у него на боку голова и волосы седые, долгие, и холодно, снежно на душе, и одиноко-безутешно. И Сонюшки нет, никого нет.

Проснулся Степан от железного шума: то удальцы собирались на приступ. Васька Ус готовил к бою.

– Выкатывай пушку!

– Примай!

– Кидай топор!

– Скорей, леший!

– Седлай коней.

– Эй, кремлевые, держись!

– Стой, раздавит.

– Редька!

– Курмалай!

– Ссаживай.

– Чаль!

Солнце рождалось красным расцветом.

День обещал много жаркой пальбы, много крови. Степан схватил саблю, сунул кистень за пояс, накинул красно-огненный кафтан и разом поплыл на шитике на берег.

Через час все удальцы двинулись.

Конники завели песню:

Ой ли, нам, соколикам,Да воля не дана,Ой ли, мы не молодыОт крепкого вина.

Удальцы подхватили яро, со свистом, с гиком:

Эй, гуляй, наливай,Молодость, раздайся.Эй, давай-поддавай,Сам не поддавайся.

– Жги-жги-жги-жги-жги!

– Шпарь!

– Эй, симбирские!

– Кремлевые!

Степан на белом коне впереди, как раз подступил к тем пряслам дубовой стены, где ждали посадские. Круто остановив коня, Степан заорал застенцам:

Эй, добрые люди симбирские,Отворяйте ворота дубовые!Вы встречайте гостей со поклонами,Понизовую вольницу жалуйте!

Степан махнул шапкой, и удальцы громом загремели:

– А ну, встречайте, братья симбирские!

Затрещал частокол, рухнули прясла.

Лицом к лицу очутились посадские жители с удальцами.

Перед симбирцами на беломолочном коне сидел Степан в огненно-красном кафтане, с горящими от солнца золотыми узорами.

И те из посадских симбирцев, что с хлебом-солью первые стояли, закричали:

– А ну, послушайте.

Горластая песня разнеслась в ответ вольнице:

Ой, вы гой еси, знатны-молодцы,Гости наши жданногаданные,Вы примите нас в дружбу верную,Дайте нам волю вольную.

Отведал Степан хлеба-соли.

Посадские голосили ему:

– Во здравие ешь!

– Батюшко наш!

– Атаман!

– Степан Тимофеевич!

– Во здравие!

– Отцова родимая головушка!

– Приими!

– Спаси от кремлевских!

Удальцы двинулись в посад.

Степан показал на острог серокаменный с башней.

– К острогу! На волю!

И через час освобожденные заточенные, с подружными симбирцами да удальцами, круто расправились с боярскими ставленниками.

На острожную башню поставили пушки.

Стали укреплять острог, а вокруг кремля начали копать высокий земляной вал и взмащивать на него пушки.

Завязалась пальба нещадная.

В кремле вспыхнуло три пожара.

Удальцы напирали; метали в кремль зажженные смоляные факелы.

К вечеру прискакали дозорные и объявили, что к Симбирску подходит войско Борятинского с казанской стороны.

Степан засел в остроге направлять пушки.

Удальцы приготовились к битве.

Ночью войско князя Борятинского подступило к посадской стене и разразился огненный бой.

Удальцы вклинились в стрелецкую гущу и рубились отчаянно. В это время Степан заметил, что из кремля начали вылезать на помощь борятинским, и закричал вниз:

– Кремлевые вылезли!

Конница удальцов кинулась к кремлевым.

Степан видел, что вольницы значительно меньше даже войска Борятинского, однако, не унывал, потому что крепко надеялся на удальцов, да ловко наводил пушки, запаливая в густые места.

Вдруг издалека разнесся звериный, пестрый рев: то подбегали есаулы с подмогой.

Через полчаса все люди перемешались в одной свалке.

Лихо работали удальцы. Не сдавался и боярский стан.

Черемисы и стрельцы, удальцы и дворяне, посадские и кремлевские, мордва и рейтарские, чуваши и казанцы-татары, черемисы и бояре – все перепутались.

Трудно было своих очличить от чужих.

Крики, пальба, песни, ругань, хохот, свист, рубка – все это слилось с горящими факелами, с непроглядной ночью, с усталостью от злобы, с неизвестностью конца.

– Гам-гарр-алл-ннай э-з!

– Вали его!

– Опл.

– Коленом!

– Кто это?

– Зеляй!

– Тащи бревна! Бревна! Бревна!

– Ббах!

– У-у-у-у!