Прозаические лэ

Воскрешенный посмотрел на свои руку и ногу, как бы вопрошая их, правду ли ему сообщают, и те не пожелали опровергать ни единого словечка из повествования Фае Гордого; напротив, у них был весьма довольный вид.

– Далее нам пришлось вернуться на бывший Гибельный Погост и выкопать из могилы еще одну ногу, – продолжал Фае Гордый. – Последнее удалось легко, ибо после того, как вот этот Безымянный Рыцарь со своим Прокаженным Оруженосцем победили дьявола, погост перестал быть таким уж Гибельным и могилу никто не охранял.

– А я боялся, что оттуда опять выскочит та светящаяся дама, – вставил словечко Прокаженный Оруженосец.

При свете свечей его лицо стало странно изменяться, оно уже не выглядело таким чумазым и отталкивающим и язвы с него как будто сошли. Впрочем, ни Фае Гордому, ни Рыцарю Без Имени сейчас до этого не было никакого дела, поскольку все их внимание было занято воскрешенным Гавейном.

– Мой глупый оруженосец опять чего-то опасался, – заговорил Рыцарь Без Имени, – в отличие от меня, ибо я не боюсь решительно ничего. И уж тем более – светящихся дам, которые выходят из могилы и произносят странные речи. Ибо мы раскапывали могилу левой ноги Гавейна среди бела дня, когда светящиеся дамы мирно спят в своих гробах. Туловище ваше, любезный рыцарь, изначально покоилось в этой часовне, так что за ним никуда ездить не пришлось, и хвала за то Небесам, ибо, да простит нас Бог, оно чересчур тяжелое. А вот ради головы нам пришлось постараться, и один рыцарь по имени Гомере Безмерный даже лишился из-за этого жизни.

– Что ж, – молвил воскрешенный рыцарь, – это многое объясняет.

– Мы счастливы снова видеть вас, Славный Рыцарь Гавейн! – заключил Рыцарь Без Имени.

– Но я вовсе не Гавейн, – возразил удивленный рыцарь и спустил ноги с алтаря, намереваясь встать. Прокаженный Оруженосец тотчас подскочил к нему и подал ему руку. – С чего вы взяли, будто я – Гавейн?

Фае Гордый, на которого все перевели взгляд, вдруг ужасно побледнел, потом покраснел, потом покрылся потом, опустился на пол часовни и взялся обеими руками за ворот своей рубахи.

– А кто же ты, если не Гавейн? – прохрипел Фае Гордый. – Ведь нам с братом прямо указали на тебя как на Гавейна!

– Кто же это сделал? – изумился воскрешенный рыцарь.

– Две дамы, красноволосая и черноволосая, – объяснил Фае Гордый. – Мы с моим покойным братом Гомере Безмерным были безумно влюблены в них и ничего так не желали, как заполучить их благосклонность. Но на этом пути у нас стоял Гавейн, в которого обе эти дамы были, в свою очередь, влюблены – причем по одним лишь добрым слухам о нем и его подвигах. Мы решили, что, убив Гавейна, скорее добьемся их благосклонности. И когда Гавейн спал у ручья, мы отрубили ему голову, а потом отсекли руки и ноги. Вот как все случилось.

– А откуда дамы взяли, будто я – Гавейн? – настаивал воскрешенный.

– Им подсказал их слепой брат, – ответил Фае Гордый. – Мы сами это слышали. Клянусь, ничего я не желал бы так сильно, как схватить этого жалкого путаника и вернуть ему зрение, чтобы он, как и я, мог видеть все уродство и безобразие этого мира! И я сделаю это, ибо некогда именно я ослепил его, нанеся ему мощный удар по голове моей боевой палицей, которая после этого переломилась на две части.

– Это будет воистину страшная месть и вместе с тем благое деяние, – молвил рыцарь, ибо, побывав по ту сторону смерти, он обрел некую толику мудрости и научился видеть некое благо там, где другие увидели бы только месть. – Непростой ты человек, Фае Гордый.

– Но если ты – не Гавейн, то для чего мы так трудились и собирали тебя по кусочкам? – вопросил Безымянный Рыцарь.

– Вероятно, для того, чтобы услышать правду обо мне, – сказал неизвестный рыцарь. – Узнайте же, что я – Юбер де Куртуа, по которому, не сомневаюсь, сильно горюет король, не увидев его за Круглым Столом в урочный час.

– Гхм, – неопределенно вымолвил Безымянный Рыцарь. – Однако где же, в таком случае, Гавейн?

– Так это ведь ты – Гавейн! – сказал Юбер де Куртуа и указал прямо на Безымянного Рыцаря.

Тот потерял дыхание в груди и краску на лице и задрожал всем телом, да так, что ноги его подкосились, и Прокаженный Оруженосец вместе с бывшим карликом едва сумели удержать его от падения.

– Я никак не могу быть Гавейном! – вскричал Безымянный. – Ведь у меня нет имени, и никогда не стать мне Славным Рыцарем, каким был Гавейн!

– Ты и есть Гавейн, – настаивал Юбер де Куртуа. – И я говорю это потому, что тысячу раз сидел с тобой за одним столом и еще два раза сходился с тобой в поединке на турнире, а однажды мы с тобой поспорили из-за дамы, чье имя напрочь вылетело у меня из головы.

– Если у тебя имя дамы вылетело из головы, то, возможно, и насчет меня ты ошибаешься.

– Нет, он не ошибается! – звонким голосом произнес Прокаженный Оруженосец и сдернул со своей головы грязную тряпицу, и длинные золотые волосы упали Оруженосцу на плечи и спину.