Пруд гиппопотамов

Вообще-то, на самом деле довольно много. Я первой готова заявить, что не обладаю особой привлекательностью (хотя, когда мы находимся наедине, Эмерсон положительно отзывается о некоторых особенностях строения моего тела). Жёсткие чёрные волосы и серые глаза со стальным оттенком, больше свидетельствующие о достоинстве, а не изяществе, фигура неопределённых размеров – не те качества, которые способны завоевать сердце мужчины. И всё же я завоевала сердце Рэдклиффа Эмерсона, да не один, а два раза[22]; да, я стояла рядом с ним и сражалась на его стороне во время невероятных приключений, так часто прерывавших нашу профессиональную деятельность. Я спасала его от опасностей, выхаживала при болезнях и травмах, подарила ему сына...

И вырастила этого сына до его нынешнего возраста – двенадцати с половиной лет. (С Рамзесом в счёт идут месяцы, если не дни.) Хотя я встречалась с бешеными собаками, Гением Преступлений и убийцами обоих полов, но считаю воспитание Рамзеса своим наиболее выдающимся достижением. Когда я вспоминаю то, что творил Рамзес, и то, что другие люди (зачастую оправданно) пытались сотворить с Рамзесом, то чувствую некоторую слабость.

Именно с Рамзесом и его приёмной сестрой Нефрет болтал теперь Эмерсон. Золотисто-рыжие волосы девочки и светлое лицо резко контрастировали с арабской смуглостью и мрачным обликом моего сына, но я с удивлением обнаружила, что теперь он не уступает ей в росте. Я даже не замечала, как он подрос за прошедшее лето.

Рамзес говорил. Как всегда. Я задавалась вопросом, что он мог сказать, чтобы вызвать такое грозное и хмурое выражение на лице Эмерсона, и лишь надеялась, что он не читает отцу лекцию по египтологии. Удручающе заурядный в других отношениях, Рамзес был чем-то вроде лингвистического гения, и с детства занимался изучением египетского языка. Эмерсон испытывает естественную отцовскую гордость за способности своего сына, но ему не нравится, когда их слишком навязчиво демонстрируют.

Я собиралась встать и подойти к ним, когда музыка заиграла вновь, и Эмерсон, ещё сильнее нахмурившись, отмахнулся от подрастающего поколения. И, стоило ему отвернуться, к Нефрет тут же подошло несколько молодых джентльменов, но Рамзес взял её за руку и повёл – или, если придерживаться точности, утащил её за собой. Разочарованные кавалеры со смущённым видом рассеялись, за исключением одного – высокого, хрупкого юноши со светлыми волосами, который, оставшись неподвижным, следил за движениями девушки прохладным оценивающим взглядом, приподняв брови.

Хотя манеры Рамзеса и оставляли желать лучшего, я не могла не одобрить его действий. Красивое лицо и изящная фигура девушки привлекали мужчин, как роза – пчёл, но она была слишком молода для поклонников, а тем более слишком молода для того, чтобы стать предметом восхищения светловолосого джентльмена. Я не встречала его, но слышала о нём. У милых дам из каирского европейского общества нашлось бы много чего сказать о сэре Эдварде Вашингтоне. Он происходил из респектабельной семьи, проживавшей в Нортгемптоншире, однако был младшим сыном[23], не имевшим перспектив на карьеру, но зато оказывавшим разрушительное воздействие на чувствительных молодых женщин. (Не говоря уже о чувствительных пожилых женщинах.)

Чарующая мелодия вальса Штрауса заполнили комнату, и я с улыбкой подняла глаза на графа Страдивари, который приближался ко мне с явным намерением пригласить меня на танец. Он был лысым, толстым коротышкой, не намного выше меня, но я люблю вальс, и уже собиралась прикоснуться к руке, протянутой ко мне, как граф мгновенно был уничтожен – удалён, заменён – ​​другим.

– Не окажешь ли ты мне честь, Пибоди? – спросил Эмерсон.

Эмерсон собственной персоной: никто больше не использовал мою девичью фамилию как ласковое и интимное обращение; но на мгновение я подумала, что заснула или грежу наяву. Эмерсон не танцевал. Эмерсон часто высказывался – как всегда, не стесняясь в выражениях – о нелепости любых танцев вообще.

Как странно он выглядел! Сквозь загар пробивалась мертвенная бледность. Сапфирово-голубые глаза потускнели, резко очерченные губы плотно сжались, густые чёрные волосы торчали во все стороны, широкие плечи напряглись, словно от удара. Он выглядел... он выглядел встревоженным. Эмерсон, который не боится ничего на земле, испугался?

Я взглянула, как загипнотизированная, в его глаза, и увидела искру, освещавшую их глубины. Я знала эту искру – порождение его характера, знаменитого характера Эмерсона, из-за которого восхищённые египтяне-рабочие наградили моего мужа прозвищем «Отец Проклятий». Лицо снова обрело естественный цвет; щель в выдающемся подбородке зловеще задрожала.

– Отвечай, Пибоди, – прорычал он. – Нечего сидеть столбом, уставившись в одну точку. Ты окажешь мне честь, чёрт побери?