Читаем Прусская невеста полностью

В обед я отпросился у Льва и побежал к Леше Леонтьеву, участковому. А у него уже Марфа сидит, ведьма. Сидит прямо, лицо деревянное. Это она, больше некому. Хорошо, Леша говорит, спасибо. Это она, снова Марфа заводит, не глядя на меня, это она сделала, Леша, отродье это. Пришел ее час, Леша, как и было назначено. Кем? Господом нашим назначено. Господом вашим еще и прощать назначено. Она как и не слышала. Господь привел в дом ее мать. Это он отдал в мои руки эту суку. Он дозволил ей стать такой, какой она стала. Дозволил раскрыться, чтоб мы увидели: вот. Вот. И она раскрылась. И мы увидели. Хотел бы я, Леша говорит, ее увидеть. Теперь пробил час. Леша смолчал. Я тоже. Что теперь делать? А что делать, Леша ей говорит, что делаем, то и делаем. Выясняем, что да как. Это она. Может, и она, а может, и не она. Ага, говорит Марфа, значит, ты так. Ладно. Понятно. Значит, ты выясняешь. Тебе еще не все ясно. Я ж не господь твой, Леша говорит. Понятно, говорит Марфа и встает, тогда я сама. Сама – что? Сама найду эту тварь. Ну и? Но Марфа губы в ниточку – и за порог. Понял? Понял. Так, хмурится Леша, а ты зачем пришел? И я ему все рассказал. Все. Как она – мне, так я – ему, с самого начала, день за днем, год за годом, ничего не пропуская. Рассказываю, а сам загадал: если начнет перебивать, конец ей, зря стараюсь. Он ни разу не перебил. Курил папиросу за папиросой и слушал. Выслушал, помолчал, потом говорит: «Значит, ты хочешь, чтоб я ей поверил. То есть ей и тебе. Это понятно. Ахтунг… Очень может быть. А может и не быть. А? Может. Она зачем убежала? У нее что, мозги от страха перекосились? Ну да ладно. И что дальше? Значит, я должен прийти к этому Ахтунгу и сказать: привет, ты подозреваешься в убийстве, а ну-ка признавайся. Он что, тут же и выложит все? Смешно, да? Он что, бритву выложит? Да она давным-давно в говне, в уборной какой-нибудь, или в речке. Что ж нам – все сортиры чистить? Речку обшаривать? Да даже если она сейчас придет и расскажет, как было дело, – ну и что? Ахтунг спал. Спал, и все тут. Девчонка врет, потому что это она сделала и теперь пытается свалить на другого. Ахтунг утром его нашел, уже кровь засохла, сразу честно в милицию побежал…» Я спрашиваю: «Ты мне веришь, Леша, или нет?» Он на меня посмотрел внимательно, вздохнул. «Ты мне веришь или нет? – заорал я. – Ты что, Риту не знаешь? Ты что, не понимаешь, что ли, что происходит? Меня тогда сажай! Сволочь чертова! Сами вы фашисты! Ты что, не понимаешь, что это убийство? Она же так просто никому в руки не дастся. У нее теперь один выход – понимаешь? Один. Ты этого хочешь? Этого? Она не убивала, Леша!» – «Тихо ты, дурак рыжий, – говорит участковый. – Я ж не глухой». Попыхал папироской. «Да, ребята, задали вы мне кроссворд. Что по вертикали, что по горизонтали. – Потом ни с того ни с сего: – Доктор Шеберстов его вскрывал уже. Ничего такого не нашел. Да…» Молчит, я тоже молчу, ничего не понимаю, слезы глотаю. «В шейном позвонке кусочек бритвы застрял, – продолжает Леонтьев. – Представляешь, как он его ударил? Бритва в позвонке застряла. Когда выдергивал, лезвие выщербилось, в позвонке кусочек бритвы застрял. Вот такусенький». И показывает пальцами: вот такусенький. Я смотрю – ничего не понимаю. Черт бы с ним, с этим кусочком. Что делать-то? Леша вздохнул: «Иди, Яша, разберемся как-нибудь. Работа такая. Жизнь, понимаешь. Надо ж так ударить – до позвонка…» – «И что делать?» – «Ну и вид у тебя, Яша, – говорит Леонтьев. – Совсем плохой. В больницу, что ли, сходил бы, таблеток каких-нибудь попросил бы. Для спокойствия. Шеберстов даст, он мужик с понятием. Ну-ну. Не дергайся. Сходи, сходи к доктору, Яша. А мы все сделаем по правде, по закону». – «По какому закону? – взвыл я. – Ты что?!» – «А как же, Яша? Только по закону». И вытолкал меня за дверь.

Сел я на крыльце, не могу опомниться. Выходит, все напрасно, все зря, все впустую? Выходит, единственный человек, которому она доверилась, ей не помог? Ну не может такого быть. Не должно так быть. Это ж впору чокнуться. С ума сойти. И тут меня словно водой окатили. С ума сойти. Доктор. Боже. Ну да, доктор. И я со всех ног бросился в больницу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза