Прыжок через быка

Я сам, засидевшись в ночи у столаВ погоне за рифмой крылатой,Не раз замечал, что за мною стоитНеведомый соглядатай.Он что-то держал под черным плащом.Но вдруг – на одно мгновенье —Сверкало, будто блеснул топор,И вновь скрывалось виденье.Он был приземист, широкоплеч,Глаза – как звезды, блестящи.[154]Писать он мне никогда не мешал,Стоял в отдаленье чаще.Я много лет не встречался с ним,Приходил он, казалось, бесцельно,Но вдруг я снова увидел его

В полночь на улицах Кельна.Мечтая, блуждал я в ночной тишинеИ вдруг увидал за спиноюБезмолвную тень. Я замедлил шагиИ стал. Он стоял за мною.Стоял, как будто ждал меня,И вновь зашагал упорно,Лишь только я двинулся. Так пришлиМы к площади соборной.Мне страшен был этот призрак немой!Я молвил: «Открой хоть ныне,Зачем преследуешь ты меняВ полуночной пустыне?Зачем ты приходишь, когда все спит,Когда все немо и глухо,Но в сердце – вселенские чувства, и мозг

Пронзают молнии духа?О, кто ты, откуда? Зачем судьбаНас так непонятно связала?Что значит блеск под плащом твоим,Подобный блеску кинжала?»Ответ незнакомца был крайне сухИ даже флегматичен:«Пожалуйста, не заклинай меня,Твой тон чересчур патетичен.Знай, я не призрак былого, не тень,Покинувшая могилу.Мне метафизика ваша чужда,Риторика не под силу.У меня практически-трезвый уклад,Я действую твердо и ровно,

И, верь мне, замыслы твоиОсуществлю безусловно.Тут, может быть, даже и годы нужны,Ну что ж, подождем, не горюя.Ты мысль, я – действие твое,И в жизнь мечты претворю я.Да, ты – судья, а я палач,И я, как раб молчаливый,Исполню каждый твой приговор,Пускай несправедливый.Пред консулом ликтор шел с топором,Согласно обычаю Рима.Твой ликтор, ношу я топор за тобойДля прочего мира незримо.Я ликтор твой, я иду за тобой,И можешь рассчитывать смело

На острый этот судейский топор.Итак, ты – мысль, я – дело».[155]

Это пишет немецкий романтик. А вот другой романтик, французский (Альфред де Мюссе), тоже видит двойника и ритуальный нож (в русском переводе – кинжал, во французском оригинале – меч), но подыскивает орудию убийства другое объяснение, а именно ревность («Декабрьская ночь», перевод Набокова):

Во дни слепой сердечной жаждыя у огня рыдал однажды,измену первую кляня;поближе к трепетному светусел кто-то, в черное одетый,как брат, похожий на меня.Дышал он сумрачной тоскою;он твердь указывал рукою,в другой руке блестел кинжал,он знал мои глухие думы,но испустил лишь вздох угрюмыйи, как видение, пропал.

В повести «Двойник» Достоевского двойник Голядкина (Голядкин-младший) отнимает у него (у Голядкина-старшего) важную административную бумагу – при помощи хитрости с перочинным ножичком: