Прыжок над бездной

— Что вас так ошеломило? Да, цветы, обыкновенные цветы в вазонах хорошие, в доброй поре. Хочу дознаться, действует ли на растения обстановка в шаре. Как на Виргинии с цветами, Петр?

— Никогда цветами не интересовался. Но оранжерея у нас есть. Отсюда можно заключить, что и цветы имеются.

— Будут тебе цветы, — сказал Рой. — Сам пойду в оранжерею. Но объясни на милость, зачем они понадобились?

Генрих задумался и ответил не сразу:

— Разрешите мне пока помолчать. Одна идея… Без убедительного доказательства она покажется слишком фантастической.

— Цветы сыграют роль убедительного доказательства?

— Надеюсь на это.

Рой поднялся, Кэссиди тоже встал.

— Не будем терять времени, Генрих. Завтра запустим капсулу с самым пышным букетом цветов, какой мне удастся достать.

Рой постарался — набор цветов занял один из столов в салоне. Все, что выращивалось в виргинской оранжерее, было представлено лучшими экземплярами. Рой вызвал брата. Его в комнате не было. На стартовой площадке, где Арутюнян подготавливал капсулу к очередному запуску, Генриха тоже не нашли. Рой отправился в больницу. В прозрачных саркофагах, водруженных на топчаны, покоились останки погибших. Генрих стоял около саркофага Корзунской. Рой увидел в глазах брата то же отчаяние, что и на стартовой площадке. Рою показалось, что Генрих расплачется. Но Генрих сказал почти спокойно:

— Рой, какие изменения ты находишь у Курта и Людмилы?

Рой обошел оба саркофага. Санников изменился мало: врачи выправили гримасу боли, так искажавшую его лицо, он теперь походил на себя живого, только похудевшего и измученного, словно от долгой болезни. А Корзунская по-прежнему была иной, чем в жизни, Рой не узнал бы ее такую, встреться они на улице. Не изуродованная, сохранившая прежние изящные очертания, и раньше довольно хрупкая, она теперь казалась девчонкой, только-только выбравшейся из отрочества.

— Оба изменились по-разному, — сказал Рой. — А общее у них то, что они оба уменьшились в размерах. Если бы это не звучало кощунственно, я бы сказал, что оба в смерти как-то помолодели.

— И мне так кажется, — глухо сказал Генрих. Он еще раз глянул на Корзунскую и пошел к выходу.

В салоне Генрих так осматривал цветы, словно искал в них что-то иное, кроме красивого вида и приятного запаха, — поднимал вверх ветки, ощупывал лепестки, проводил пальцами по листьям. Выбор его пал на молодой розовый куст — большинство бутонов недавно распустились, некоторые лишь готовились к цветению. Генрих залюбовался кустом.

— Вот это — в капсулу. Остальные цветы поставьте у саркофагов.

— Ты пойдешь на стартовую площадку? — спросил Рой. — Или на командный пульт?

— Я останусь в салоне. В одиночестве хорошо думается. Не буду наблюдать за операциями, какие вы проводите, а постараюсь вообразить, чем вы заняты. Иногда это дает более правдивую картину.

Говорил он ровно, даже улыбался. Приказ брата — взять себя в руки он выполнял. Рою захотелось шуткой поддержать его.

— Ты натурфилософ, Генрих. Фигура в двадцать пятом веке довольно странная. Вместо того, чтобы экспериментально исследовать загадку, ты доискиваешься ее философской сути. Знаешь анекдот о художниках, которым поручили рисовать осла?

— Я не любитель анекдотов. Особенно, когда анекдоты об ослах.

— Ослы в них действуют за экраном. Итак, трем художникам англичанину, французу и немцу — выдали заказ на портрет осла. Англичанин пошел на конюшню и спокойно срисовал осла. Француз поспешил во дворец, чтобы доведаться, какие ослы всего приятней фаворитке короля. А немец заперся в кабинете, стараясь мысленно обрисовать себе философское понятие, выражаемое образом осла.

Генрих принужденно засмеялся.

— Вас понял, как говорят на уроках радиосвязи. Ты вроде художника-англичанина, а я философ-немец. Какая-то доля правды в этом есть. Но не очень большая, Рой. Напомню, что ты сейчас будешь проводить эксперимент с цветами, но эксперимент придумал я. Так что и я не чужд экспериментальных конюшен.

Рой шутил не только для того, чтобы подбодрить брата, и уж, во всяком случае, не для того, чтобы поддразнить, хотя в иной обстановке не преминул бы это сделать. Ему не хотелось отпускать Генриха. Брат уединялся, чтобы свободно размышлять, так он сказал. Не превратится ли размышление в новый приступ горя? На людях Генрих сдерживается. Сумеет ли он сдержаться, когда на стереоэкране в затемненном салоне развернется точно такая же картина, какая привела к катастрофе? Но противиться столь явному настроению Генриха Рой не мог.

— Мы придем к тебе по окончании эксперимента. И цветы из капсулы доставим, — пообещал он.

— Как условились, Рой: на минимальной подаче держите капсулу всего несколько мгновений, — напомнил Генрих.

8