Прыжок над бездной

4

Было видно, что Армина готовилась не к простой беседе, а к спору. Она села в кресло напротив Роя, Панов уместился в сторонке, и начала первая. — Признаться, я удивлена вашим приглашением на беседу… Спрашивайте, я отвечу. — Панов говорил мне, что вы… — Да, он правильно говорил. Я возмущена результатами обследования. Я открыто об этом ему не говорила, но он угадал. — Что могло вас возмутить? Взаимоотношения внутри вашего маленького коллектива наверняка были вам известны и раньше. — Как понять — известны? Догадывалась, чувствовала — да. Но точно не знала. А теперь знаю точно. И это нестерпимо! — Расскажите подробней, что вас выводит из себя?.. Она волновалась, с каждой фразой все сильней. Очень многое ей нестерпимо. Начать хотя бы с Елены и Альфреда. Нежный, чувствительный мальчик без ума, без памяти, до смерти влюблен в свою беломраморную богиню, а она? Чем она отвечает на такое высокое, такое сильное, такое редкое чувство? Снисходительно принимает его! Иначе не назвать эти жалкие сто четыре люба! Разве это настоящее чувство — сто четыре в ответ на двести тринадцать? И как не пожалеть человека, как не рассердиться на его холодную подругу? — Но ведь их темпераменты — их личное дело! Разве можно им предписывать, с какой силой любить друг друга? Верно, все верно, — сила взаимной любви их личное дело, никто не вправе вмешиваться со стороны. Она и не вмешивается. Она ни единым словом, ни единым взглядом не показала ни Елене, ни Альфреду своего недовольства. Но остаться безучастной она не может. И это ее личное дело — быть ли равнодушной, негодовать ли, чувствовать ли возмущение… — Не совсем личное, Армина. Вы стартуете в уникальный рейс. И ваши настроения, даже невысказанные… Вот именно — ее невысказанные настроения! Всю жизнь, долгие годы провести рядом с парочкой, молчаливо осуждая одну, молчаливо печалясь о другом! Не слишком ли сильное испытание? Да и не только это! Нет, она не осуждает Анджея, что он испытывает к ней всего сто двадцать любов, в то время как она привязана к нему ста тридцатью восемью. Она знала и раньше, что любит его сильней, чем он ее. Она вообще считает нормальным, чтобы женщина любила сильней, такова уж женская природа, да и, согласитесь, Анджей заслуживает того, чтобы его любили беззаветно и преданно, он удивительный человек… Но все же сто двадцать любов, которые, она снова это повторяет, вполне ей достаточны, но они все же не равны Альфредовым двести тринадцати, даже и ста тридцати двум не равны, что у этих тихонь Павла и Дианы. И вот весь рейс, до старости, до кончины, думать о том, какие горячие слова, какие ласки расточает тебе твой муж, будущий отец твоих будущих детей, и знать, знать всегда, каждую минуту, что вся его пылкая любовь в объективном измерении не добралась и до той скромной величины, что у этой вон тихой парочки, сидящей напротив тебя за столом. Всю жизнь мучиться такими мыслями! Голос ее прервался слезами. Рой помолчал, потом сказал: — С таким настроением нельзя отправляться в дальний рейс, Армина. Она ответила с вызовом: — Именно, Рой. Сегодня я подала заявление, что отказываюсь участвовать в экспедиции. — Ваш жених не протестовал, не отговаривал вас? — Еще бы не протестовал! Это ведь его любимая мысль, что он положит начало поколению звездолюдей, родившихся вдали от Земли. Но отговорить меня он не смог. Я ему сказала, что если его незначительные сто двадцать любов все-таки искренни, то он не оставит меня одну на Земле. У вас еще есть вопросы. Рой? — Больше вопросов у меня нет, Армина.

5