Прыжок во тьму

Вечером, когда я возвратился домой, Молак радостно сообщил мне, что в своем письме бывший инструктор Пардубице Фиала изъявляет желание снова работать в подпольном движении. Молак считал его самым способным, самым опытным подпольщиком и был доволен, что ему удалось избежать ареста в Пардубицах».

В назначенный день в пять утра привели Фиалу. Доставили его сюда вечером, когда все арестованные были уже вывезены из дворца Печека, чтобы его никто не увидел.

Как мне потом стало известно, выполняя задания гестапо, Фиала во дворце Печека не бывал, а все инструкции получал на квартире у гестаповца Фридриха. Привели его связанного, в арестантской одежде, но из-под нее была видна гражданская. На допросе присутствовали почти все гестаповцы отделения.

Они набросились на Фиалу:

— Будешь говорить или нет?

Фиала ответил:

— Нет!

Ему связали руки и ноги, продели под животом жердь и подвесили между столов головой вниз.

Комедия продолжалась. Фридрих с плеткой в руках орал:

— Ну что, будешь говорить?

— Как я могу говорить в таком положении?

Фиала попросил, чтобы его развязали и не били.

«Для чего они это делают? — недоумевал я. — К чему эта комедия?» С каким удовольствием бросился бы я на него и задушил. Во мне все кипело от возмущения, но я старался внешне сохранить спокойствие. Но чего, собственно, они хотят?

Когда Фиалу развязали, он стал рассказывать об организациях на «Авии», «Чешско-моравске», в Лоунах, на «Электрических предприятиях» и о деятельности других партийных ячеек. При этом он называл и имена некоторых людей.

Чем дальше говорил Фиала, тем яснее было мне, что замыслили гестаповцы. Они хотели получить сведения об организациях, инструктируемых Куркой и Фиалой. А я должен был подтвердить его показания и тем самым поставить под удар ряд других товарищей.

Я заявил, что ни одну организацию я не знаю и ни с кем, кого назвал Фиала, не имел никаких дел.

Фиала стал горячиться:

— Я говорил тебе об этом, сообщал, ты об этом знаешь, не отрицай!

Я снова ответил, что ничего не знаю, а если он об этом говорил, то, вероятно, говорил кому-то другому, а не мне.

Фиала начал ругаться, сетуя на то, что я все сваливаю на него. На дальнейшие его выпады и обвинения я не отвечал.

Комедия, которую хотели сыграть гестаповцы, не удалась. Уходя, я сказал гестаповцам с иронией:

— Посадите Фиалу ко мне в камеру.

Конвоировал меня Смола. Я спросил его, зачем они затеяли эту комедию.

— Хотели проверить, точно ли тебе известно, что Фиала служит в гестапо, а заодно выяснить, обо всем ли им рассказал Фиала.

— Вот как? Ну что ж, задумано было неглупо.

Допросы следовали один за другим. Один тяжелее другого.

Теперь трудно вспомнить все очные ставки, которые мне устраивали: помню допрос с Бедржихом Штястным, с Яковленком, с Ржахом, с Яшеком и другими. О каждом из этих допросов можно было бы много написать. Все они свидетельствовали о том, как изощренно действовало гестапо с помощью Фиалы и других подобных агентов и как умели вызвать недоверие к руководству, в том числе и ко мне. Разбить это недоверие, сорвать планы гестапо и помешать дальнейшим арестам — вот главная задача, которую я ставил перед собой.

Нельзя описать то душевное состояние, то нервное напряжение, которое испытывает человек на допросах. Ведь лишнее слово, сорвавшееся с языка, решало судьбу не одного человека, а многих, вставал вопрос о их жизни и смерти. Чтобы все это понять, нужно самому пережить подобное.

Тебя вызывают на допрос. Перед тобой стоит товарищ, который полностью доверял и доверяет тебе, товарищ, с которым ты работал еще до войны или теперь, во время оккупации. Глаза, напряженно уставленные на тебя, говорят прежде, чем каждый из нас произнесет слово. Каждый из нас хочет знать, что будет дальше. Глаза говорят о многом! Самые тяжелые моменты напряжения перед первым вопросом. В большинстве случаев я не давал товарищам говорить, старался на вопросы отвечать быстро, чтобы дать определенное направление дальнейшему ходу следствия, чтобы направить их ответы. В какой-то степени правдоподобные ответы нужно было держать наготове. Взвешивать каждое слово, помнить о том, что в тылу у нас враг, которому мы полностью доверяли, а он у этой своры гестаповских палачей выполнял роль доносчика.