Псарня

Ланге довольно осклабился, дескать, и не сомневался, уж тут-то все арийцы заодно. Но следующая фраза Сандлера вогнала кантиненляйтера в ступор:

— Но я считаю, что наказывать Путилоффа не стоит.

— Ты рехнулся, Михаэль?! — не поверил своим ушам Ланге. — Да стоит только спустить такое — каждый еврейский щенок посчитает своим долгом впиться нам в глотку!

— Это славяне, — поправил хозяйственника Сандлер.

— Да какая, к чертям собачьим, разница?! — брызнул слюной Альберт.

— Да, Михаэль, по-моему, ты слишком мягок, — поддержал кантиненляйтера Роберт Франц. — Наказать все-таки стоит…

— Ты тоже считаешь, что нужно его добить? — в лоб спросил Михаэль. — По-моему, он уже и так понес заслуженное наказание: еще не известно, выживет или нет.

— Ну… Я понимаю, Путилофф — твой лучший курсант, но Михаэль… Мы должны пресекать подобное в зародыше! Чего ты так за него вцепился?

— В случившемся — большая доля моей вины, — мрачно произнес Сандлер.

— Поясни, — вмешался в разговор Нойман, — ты-то здесь причем?

— Сегодня утром, беседуя с курсантом Путилоффым, я неосторожно затронул одну тему…

— Интересно, какую же? — спросил Нойман. — Если она привела к таким последствиям…

— Мы обсуждали тему взаимодействия командира и подчиненного. Я попытался донести до моего заместителя мысль, что командир всегда в ответе за своих бойцов. Что он — отец солдатам, плоть от плоти…

— Очень верная мысль! — согласился начальник школы. — Все мы прошли жесткий отбор (кандидат на офицерскую должность посылался в боевой полк (во время войны обязательно в полк, ведущий боевые действия) на год солдатом), и знаем каково в солдатской шкуре!

— В этом-то и проблема! — воскликнул Сандлер. — Я не ожидал, что мои… гхм… напутствия, так подействуют на мальчишку.

— Ты думаешь, что Путилофф просто встал на защиту своего подчиненного?

— Так точно, герр оберстлёйтнант! Едва Вольф понял, что наш уважаемый, — Сандлер картинно наклонил голову, — кантиненляйтер Ланге, забьет его солдата до смерти…

Ланге угрожающе приподнялся:

— Так это я, значит, во всем виноват?

— Ланге, успокойся! — прикрикнул на хозяйственника Нойман. — Никто тебя не обвиняет! Но на будущее — никакого рукоприкладства! Докладываешь обо всех нарушениях дисциплины мастерам наставникам, а уже они будут определять наказание курсантам, согласно степени их вины! Понятно?

— У-у-у… — Ланге буркнул нечто нечленораздельное.

— Не слышу ответа! — повысил голос Нойман.

— Так точно!

— Итак, — подытожил Бургарт, — Путилоффа, если оклемается — не наказывать! С него действительно хватит. Все свободны, господа!

Глава 7

^31.06.1962

^{Рейхскомиссариат «Украина».}

^{«Псарня» — первый детский}

^{военизированный интернат}

^{для неполноценных.}

Аромат пищи, пробивающийся сквозь густой и вязкий запах медикаментов, приятно щекотал ноздри. Вовка принюхался: супчик, куриный. В животе требовательно заурчало. Мальчишка втянул манящий запах и задохнулся: грудь словно камнем придавило и заныли ребра.

— Ох, ё-ё-ё! — просипел Путилов, когда следом за ребрами боль прострелила голову.

— Очнулся, болезный? — услышал Вовка знакомый голос медика Сергея. — Зачастил ты что-то ко мне.

Путилов с трудом приподнял тяжелые веки и тут же поплыл: пол и потолок медблока закружились в бешеном хороводе. Рвотный спазм сдавил пересохшее горло.

— Лежи, не дергайся! — поспешно предупредил мальчишку Рагимов. — Нельзя тебе!

— Плохо мне, доктор, — едва слышно прошелестел мальчишка.

— Еще бы! — беззлобно усмехнулся врач. — Как вообще выжил — непонятно. Все внутренности тебе этот садист Ланге отбил!

— Пить… — попросил Вовка, облизнув сухим шершавым языком потрескавшиеся губы.

— Это можно. — Рагимов поднес к губам больного металлическую кружку. — Только много не пей — стошнит.

— Долго я здесь валяюсь? — утолив жажду, поинтересовался Путилов, стараясь, по возможности, не шевелить головой. Боль затаилась — не стоило давать ей шанс проявить себя.

— Почитай, третья неделя пошла…

— В бессознанке? — дернулся от удивления Вовка, и боль тут же стеганула, словно огненной плетью.

— Лучше не шевелись, — вновь напомнил Рагимов. — Голова сильно болит?

— Угу. И ребра: дышать тяжело.

— Ничего, ребра срастутся, — неуклюже приободрил юного пациента доктор. — Раз очнулся, значит, на поправку пошел! Давай-ка, — Рагимов зашуршал бумагой, — проглоти вот этот порошок — полегче станет.

Вовка послушно открыл рот. Врач высыпал на язык мальчишке какое-то горькое лекарство:

— И запить, запить…

Вовка глотнул воды из заботливо поднесенной врачом кружки и обессилено распластался на подушке.

— Вот и ладненько! — ласково произнес Сергей. — Давай я тебя бульончиком куриным попотчую. Есть-то хочешь?

Вовка кивнул.

— Все будет хорошо! — суетился вокруг мальчишки доктор. — Видел бы себя… ну… после того, как эта скотина над тобой «потрудилась»… А сейчас ты у меня молодцом!

— Дядь Сереж, а как там Славка Федькин?

— Это второй-то? — уточнил Сергей.

— Угу, он. С ним-то что?

— Отошел твой Славка, аккурат в тот же день и закопали…

— Умер, значит… — поник мальчишка.