И что же? Хоть бы одного ребенка я дождался, пусть бы уродца какого привели! Я так расстроился, что с трудом сдерживал слезы. Столько денег потратил, теперь банк пустит мою ферму с молотка. Что же мне делать, чем горю помочь? Видно, не разобрался я в плодах ухуру, стал впопыхах трясти не то дерево. Надо попытать счастья снова, извлечь уроки из поражения.
Я стал присматриваться к тому, что происходит в стране. Выяснилось, что ни один зажиточный кениец, купив имение, не нанимает управляющим кенийца. Все берут на службу только европейцев. То же самое и в промышленности. Новые черные хозяева принимают директорами и бухгалтерами только европейцев или индийцев. И говорят друг с другом исключительно по-английски.
Все это я, как говорится, намотал себе на ус: вот в чем секрет успеха современной кенийской буржуазии! И прежде чем банк потребовал вернуть ссуду, произвел коренные перемены в своем детском саду. Дал ему новое имя: "Современные подготовительные классы", подыскал белую женщину на место директрисы. Дряхлая старушенция, подслеповатая, глухая, спит на ходу, зато белая! Она милостиво согласилась дремать на жалованье.
Потом я отправился в дорогие столичные магазины, купил детские манекены из пластмассы и обрядил их в нарядные костюмчики, напялил на них рыжие парики, вставил в них электрические моторчики, а к ногам приделал колесики. Стоило включить ток, и манекены двигались как живые. Я выставил их в витрине на всеобщее обозрение и дал в газету новое объявление:
И от родителей ни днем ни ночью не стало отбоя. Спешили зарезервировать места для своих чад. Всякий раз, когда звонил телефон, я будил свою белую старуху, и она брала трубку. Однако большинство родителей приезжали лично, чтобы воочию убедиться в достоинствах моего заведения. Увидев европейскую даму и поглазев на манекены в витрине, они вносили плату за несколько месяцев вперед — другие подробности их не интересовали.
Я велел директрисе записать не более ста детей. За каждого я брал две тысячи пятьсот шиллингов в месяц. О радость — мой ежемесячный доход был равен четверти миллиона! После уплаты за аренду дома и жалованья старухе и остальному персоналу оставалось двести тысяч чистой прибыли! И заметьте, я не пролил ни капли пота, не дышал больше мелом, не орудовал пыльной тряпкой. Плод с этого дерева не горчил, он был как раз мне по вкусу.
Дело теперь шло как по маслу, я едва успевал срывать плоды: открыл в Найроби еще четыре сада с белыми старухами и европеоидными манекенами в витринах. Здесь, в Илмороге и Руува-ини, у меня тоже есть подобные заведения.
Дерево мое оказалось на диво изобильным, а его плоды спелы и сочны. Но европейцы учат нас, что не следует складывать все яйца в одну корзинку — не ровен час, разобьются. Я решил отведать плодов с других деревьев, пустился в земельные спекуляции вроде тех, о которых рассказывал Гитуту ва Гатаангуру. И опять плоды пришлись мне по вкусу, я проглатывал их с большим удовольствием.
Однако самое большое лакомство растет на дереве… Подождите, надо начать сначала, чтобы вам стало понятно: в воровском искусстве я не новичок. Собрав урожай с нивы просвещения и набив карманы на аферах с землей, я огляделся: чем еще можно поживиться? Оказывается, что, едва нажив капитал, баловни судьбы начинают мечтать о месте в парламенте. На моих глазах кое-кто продавал землю и даже любимую жену, чтобы покрыть расходы по предвыборной кампании. Я задумался: неспроста за это так дерутся, готовы пожертвовать миллионами, женами, дочерьми, фермами. Не иначе как на этом дереве зреет больше плодов, чем на других.
Я надумал заняться политикой и сам все выяснить: чтобы узнать, чем питается муравей, надо посидеть возле муравейника. Но спешка до добра не доводит, было бы неразумно сразу зариться на место в парламенте — за него дерутся не на жизнь, а на смерть. Начну-ка с депутата окружного совета от Руува-ини в округе Ичичири.