Пшеничное зерно. Распятый дьявол

Губы его снова задрожали. Он поднялся с колен и, сцепив руки за спиной, начал вышагивать по ковру из конца в конец. То и дело останавливаясь, он касался то стола, то стула, на котором до того сидел.

Вариинга не сводила с него глаз. Внезапно он остановился напротив нее.

— Это мне испытание от господа, — произнес он сдавленным голосом и опустил глаза, не смея встретиться с Вариингой взглядом. — Ты понимаешь, что теперь ваши с Гатуирией планы неосуществимы?

Вариинга молча глядела на него. На гладкой лысине выступили крупные капли пота. Внезапно Вариинга почувствовала неловкость. Острая стрела жалости кольнула ее в сердце — она вздохнула.

Богатый Старец уловил перемену и, решив, что непреклонность Вариинги дала трещину, поспешил эту брешь расширить:

— Жасинта Вариинга! Чего бы я не сделал — проси что угодно, только избавь от тяжкой ноши. Жасинта, пожалуйста! Во имя женщины, давшей тебе жизнь! Мое положение в обществе, вера, благополучие — все это теперь в твоих руках. Сними же камень с души!

Вариинга снова едва удержалась, чтобы не расхохотаться, чувство жалости пропало. Она произнесла лишь одно-единственное слово:

— Как?

Богатый Старец из Нгорики давно не слышал голоса Вариинги, и это слово пронзило его. Глядя в ее карие глаза, он заговорил быстро-быстро, уповая на то, что ему удастся разжалобить девушку:

— Оставь Гатуирию в покое. Он мой единственный сын, я очень люблю его, хоть он и отбился от рук, ищет собственную дорогу, вместо того чтобы идти по моим стопам… Пока я жив, вашим планам не сбыться. Это почти то же самое, что свататься к собственной матери. Мой сын женится на моей жене, а я ведь еще дышу! Я не переживу такого позора перед богом и людьми. Моя семья распадется, имущество останется без присмотра. Вся жизнь — вдребезги! Спаси меня, Жасинта!

— Но как?

Снова Богатый Старец оцепенел от звука ее голоса, потом заметался по ковру, тщетно стараясь взять себя в руки.

— Я хочу, чтобы ты оставила Гатуирию.

— Как же это сделать?

— Уезжайте в Найроби, там скажешь ему, что роману конец. Он еще ребенок и скоро утешится.

— А я?

Внезапно к Старцу вернулась былая уверенность в себе. Когда-то он мог в чем угодно убедить Вариингу. Кровь быстрее побежала по его жилам. Набравшись мужества, он протянул руки, чтобы обнять Вариингу, но, встретив ее испепеляющий взгляд, отдернул их. А слова все-таки успели слететь с его уст, их он остановить не сумел:

— Будь моей, как раньше. Я сделал тебя женщиной. Ты мать моего ребенка. Мне так хочется его увидеть!

— А как быть с твоей женой, матерью Гатуирии?

Богатый Старец загорелся; вожделение охватило все его существо. Сладкие слова потекли свободно, как бы сами собой. Он подошел ближе и заговорил точь-в-точь как босс Кихара, будто они учились в одной и той же школе обольстителей или штудировали книгу "Сто любовных писем".

— Она не в счет. Собираясь на танцы, не душатся старыми духами. Моя ягодка, Жасинта, моя маленькая госпожа! Избавь меня от позора. Стань моей, и я сниму тебе дом в Найроби, Момбасе — всюду, где пожелаешь! Обставлю такой же мебелью, что ты видишь здесь. Все прочие мелочи тоже будут импортные: мы выпишем их из Гонконга, Токио, Парижа, Лондона, Рима, Нью-Йорка. Стоит тебе что-нибудь попросить — любое желание немедленно исполнится… И пожалуйста, не носи ты это платье, бусы и серьги из сухих кукурузных початков. Туалеты и драгоценности мы закажем для тебя в Европе. Куплю я тебе и корзинку для базара — "тойоту-корону", "датсун-16", или "альфазуд". Какую выберешь, Жасинта, детка, ягодка, апельсинчик, вернись ко мне! Все твои проблемы сразу решатся. Ты спасешь мой дом, моего ребенка!

— Какого?

— Гатуирию, конечно.

— А как же Вамбуи? Ведь она тоже твоя.

— Я не такой безмозглый, как ты думаешь. Гикуйю говорил: "Ежели любишь корову, люби и теленка!"

— А что, если я не соглашусь стать цветком, скрашивающим твою старость?

Богач из Нгорики помрачнел, ответил не сразу. Слова Вариинги рассердили его. Прочистив горло, он заговорил резко и грубо — не привык, чтобы ему перечили, противились его воле.

— Отвечу тебе иносказательно, притчей. Давным-давно сатана был ангелом, любимцем бога. Тогда его звали Люцифер. Но однажды его обуял злой дух, и он потребовал себе место по правую руку от бога. Место это, как известно, принадлежит сыну всевышнего. Как же бог поступил с Люцифером?.. То-то вот. Поклоняясь господу, мы стараемся во всем ему угождать. Ты не ребенок, и мне нет нужды объяснять, что это значит. Я не был на конкурсе в Илмороге, но мне рассказали о том, что случилось там с неким Мвирери ва Мукираи. Его окружили почестями как дорогого гостя за то, что он сумел пристроить все билеты на праздник. Но, поев и изрядно выпив, Мвирери принялся хулить господа, выказывать презрение к своим братьям по классу. Он отринул божьи заповеди — и где он теперь?

— Его убил Робин Мваура, угробил на своем матату. Произошло это в Кинеени, неподалеку от Лимуру, — ответила Вариинга.

Старец из Нгорики вздрогнул.