Пшеничное зерно. Распятый дьявол

— Идет, — промямлил Гиконьо, но про себя решил, что завтра же повидается с мистером Бэртоном. Может, удастся уговорить его согласиться пока на половину. А потом подоспеет ссуда или еще где перехватить удастся… Занятый этими мыслями, Гиконьо вышел на улицу, как вдруг услышал за спиной свист. Он оглянулся и увидел, что все машут ему руками. Оказывается, он вновь понадобился депутату. Поднявшись по лестнице, он вошел в кабинет.

— Я насчет празднования Дня свободы в Рунгее. Пожалуйста, поблагодарите ячейку и старейшин за приглашение. Но быть я не смогу. Депутаты приглашены участвовать в столичных торжествах. Вы уж извинитесь за меня. Ухуру!..

— Свобода!

Уже два дня на всех восьми холмах, окружавших Табаи, только и говорили что о Муго. Не скупясь на невероятные подробности, рассказывали, как он возглавил голодовку в Рире, ту самую, в связи с которой был сделан запрос в английской палате общин. Нелюдимость и странное поведение Муго на митингах приписывали незаурядности его натуры. Разве не факт, что годы мук и лишений, годы, проведенные за колючей проволокой, не только не сломили этого человека, а, наоборот, закалили его дух и тело? Высокий, стройный, с огромными карими глазами. Строгие, четкие, точно в камне высеченные черты — такие люди одним своим видом внушают доверие и вселяют надежду!..

Сам Муго и подозревать не мог, что стал объектом всеобщего поклонения. Просьба выступить на митинге ошеломила его. Проснувшись на следующее утро, он был уверен, что все это ему приснилось. Но, взглянув на скамью, где вчера сидели нежданные гости, он вернулся к действительности. Все, что они наговорили ему, мучило, как неотступный кошмар. Почему они выбрали именно его? Почему не Гиконьо, не Варуи, не «лесных братьев»? Неужели Муго достойнее их?

Пора было отправляться в поле. Нет, сегодня ему не до работы. Кроме того, пришлось бы идти по деревне. Варуи, Вамбуи, Гитхуа, Старуха — он не мог их видеть! Нет, лучше сходить в Рунгей…

День снова выдался знойный, песок жег голые пятки. От жары в голове звенело. «…Они хотят… чтобы я… выступил… восхвалял Кихику… ну и в этом роде… Господи!.. Я же никогда не выступал… Впрочем, нет… однажды… Да, да… и они сказали, хорошая, мол, была речь… Ха-ха-ха! Чего я тогда только не наговорил, а они развесили уши… И все-таки, почему они пришли ко мне?… Ко мне… Ловушка!.. Гиконьо — зять Кихики… Генерал Р… Лейтенант Коинанду… Все ясно… речь… сказать… слова…»

Действительно, однажды Муго произнес настоящую речь. Это было в местечке Кабуи, неподалеку от Табаи. Партия устраивала митинг в честь вернувшихся из лагеря. Муго решил сходить на него. Он жаждал спокойной нормальной жизни. Не пойти — значит привлечь к себе внимание. Народу собралось множество — соскучились, ведь с собраний лишь недавно сняли запрет. Каждому хотелось послушать рассказы об отчаянных побегах и других подвигах. К тому времени чрезвычайное положение уже почти год как было отменено, но Джомо Кениата и пятеро его соратников по Капенгурийскому процессу все еще томились в тюрьме. И раны на теле народа еще не успели зарубцеваться. Стоило не то что дотронуться — взглянуть, и они начинали кровоточить.

Первыми выступили руководители районного отделения партии. Объясняли, что надо добиваться освобождения Джомо — только он сможет повести Кению к свободе. Народ отвергает любого другого кандидата на пост главы правительства. Ораторы призывали на предстоящих выборах отдать голоса партии Джомо. А потом приступили к главному, ради чего собрались. Слава самоотверженным героям, слава отважным патриотам Кении! Ведь и то, что назначены выборы, — тоже их заслуга!

Ораторский запал передался и бывшим узникам лагерей. Когда им давали слово, они вспоминали, на какие страдания обрек их белый человек, говорили о своей глубокой любви к матери-Кении. В перерывах между речами толпа распевала «Кения — страна черных людей». Митинг уже подходил к концу, и один из ораторов как бы подвел итог всему сказанному: «Что на свете сильнее любви к родине? Она помогла мне выжить и вытерпеть все… Кения — страна черных!»

И вот тут кто-то из бывших заключенных, знавших про то, что было с Муго в лагере Рира, вытолкнул его вперед. Кажется, это был Ньяму, которого потом избрали секретарем партийной ячейки. Он сидел в Рире как раз в то время, когда одиннадцать человек скончались от побоев. Муго впервые выступал публично, и звук собственного голоса — бесцветный, скрипучий — поразил его. Говорил он сухо, устало, монотонно, точно не желая ворошить прошлое.