Пшеничное зерно. Распятый дьявол

После беседы с депутатом будущие компаньоны обсудили положение и решили, что единственный выход — выпустить акции и пригласить в кооператив других крестьян. Тогда они наберут достаточно денег, чтобы расплатиться с Бэртоном. Во второй половине дня они отправились к нему, надеясь уладить дело. Пусть он возьмет задаток, в конце месяца они внесут остальное. А ссуду, которую обещал депутат, можно будет использовать на расширение и благоустройство фермы. Первое, что бросилось им в глаза у въезда в "Грин Хилл" (так называлась ферма мистера Нортона), была новая табличка на столбике. Гиконьо не поверил своим глазам. Они повернули обратно, не проронив ни слова: мистер Бэртон уехал в Англию; новым хозяином фермы стал их депутат.

Гиконьо старался не думать о свалившихся на него напастях, о ссоре с Мумби. Главное — его обязанности перед партией. Он очень хотел, чтобы празднества в День свободы прошли успешно, помимо всего прочего, это увеличит его влияние, поднимет авторитет.

Варуи был в хижине один. Он сидел у очага и нюхал табак. "Чем жив и счастлив этот дряхлый, одинокий старец, похоронивший жену? — размышлял Гиконьо, усаживаясь и выслушивая радостные приветствия хозяина. — Тем, что он всегда поступал как подобает воину, мужу и отцу, или тем, что жизнь его отдана людям? А я? Все заветные желания юности исполнились: я выстроил для матери дом, у меня есть земля, водятся деньги. Но и деньги не доставляют мне радости. Богатство — как соленая вода во рту: чем больше пьешь — тем сильнее жажда!"

Однако Варуи был далеко не так доволен жизнью, как могло показаться. Он жил не мудрствуя, умел радоваться любому пустяку и не давал разочарованиям и бедам одолеть себя. В прошлом году умерла его жена. Муками до седых волос восхищалась мужем и расточала ему хвалы перед другими женщинами. И Варуи любил ее, баловал как мог. Она умела слушать, и каждый вечер он рассказывал ей все, что случилось с ним за день. Если не происходило ничего особенного, он припоминал старые истории о рождении партии, о том, как кикуйю рассорились с миссионерами, о походе в защиту Гарри. Муками часто бранила его за тщеславие, а сама таяла от каждого рассказа, подтверждавшего силу и отвагу мужа.

Она родила ему трех сыновей, но дети не принесли радости. Их взяли в армию англичан. Старший погиб на войне, двое вернулись домой, со временем забыв обо всех военных тяготах, о творящемся в мире насилии, зато взахлеб рассказывали о странных землях и множестве женщин, которых они повидали. Чрезвычайное положение не коснулось их: они не ушли в лес и не попали в лагерь, они умели приспосабливаться к обстоятельствам и раболепствовали перед каждым, кто в тот или иной момент олицетворял власть. Когда чрезвычайное положение было отменено, они ушли в Рифт-Вэлли и нанялись издольщиками к белым землевладельцам. Камау, старший из двух оставшихся, безоговорочно верил во всесилье англичан. "Я так скажу: как завидишь англичанина — трепещи! — поучал он всех таким тоном, будто ему было известно про белых больше того, чем он готов поделиться со слушателями. — Я своими глазами видел, как они разделывали Гитлера. А немцы, скажу вам, тоже не дети. Ну, а что такое белому Кихика и его люди с их самодельными ружьями, стреляющими, когда не надо, ржавыми панга и тупыми копьями?"

Варуи, однако, уповал на бога, народ и на то, что он про себя называл духом черного человека. Он верил, что такие люди, как Гарри и Джомо, обладают мистической силой, их речи всегда трогали его до слез; пускаясь в воспоминания о походе 1923 года, он заканчивал речь неизменными словами: "Эх, будь у нас копья!.." Теперь он так же горячо верил в Муго — вот с кого бы брать пример его сыновьям — и к Муго относил свою излюбленную формулу, к которой прибегал в течение многих лет, когда с точностью прорицателя, самого его удивлявшей, предсказывал будущих национальных героев: "По глазам вижу". Эти слова он часто повторял жене. Но Муками больше не было с ним, а сыновья не оправдали отцовских надежд…

После нескольких ничего не значащих фраз Ги-коньо перешел к цели своего посещения.

— Муго отказался возглавить празднество.

— Но я его видел сегодня после полудня — он об этом ни словом не обмолвился.

— Отказался. Странный человек, поди разберись в нем.

— Теперь и я припоминаю: он был чем-то расстроен.

— Я зашел за тобой, идем попытаемся уговорить его. Иначе придется искать кого-то еще, а на это времени нет.

По пути Гиконьо рассказал Варуи о постигшей его неудаче с фермой "Грин Хилл".

— А когда ты у него был в субботу, он даже не заикнулся, что купил ее? — изумился Варуи.

— Еще чего! Правда, я заметил, что он все отводит глаза…

— О боги, направляющие нас! — воскликнул Варуи. Он хотел было рассказать Гиконьо в утешение легенду о том, как народ поднялся против женщин-правительниц, которые жадно обогащались, забыв о своих обязанностях перед подданными, но буркнул только: — Ничего! Увидишь, они навлекут на себя гнев своих приверженцев.

Гиконьо не ответил, и больше уже они об этом не говорили. Только на пороге хижины Варуи вздохнул: