Пшеница и плевелы

- Смотрите, как нечистый Пушкину помогал. Беднягу Полевого пришибли за пустяк: за рецензию о моей "Руке", а Пушкин громко воспевал Пугачева, Отрепьева, Разина, Мазепу, и его по голове гладили. Пасквилями запрудил всю Россию, и хоть бы что. А кощунство? Да за границей его за иные стишки вверх ногами бы повесили. Государь приказал убрать из Эрмитажа статую Вольтера, а под боком у него был собственный Вольтер, да еще в камер-юнкерском мундире.

- Государь избаловал его.

- Толкуют: изгнание, ссылка. Какой вздор! Жил себе барином, сперва в Одессе, потом в имении, волочился да стихи писал. Такого изгнания дай Бог всякому. А здесь? То жалованье неизвестно за что, то двадцать тысяч на "Пугачева", то долги прощают. Наконец, позволили журнал...

- Ну, журнальчик, правду молвить, не больно важный. Да и сочинитель-то под конец слабеть начал. Почитайте, например, "Анджело": просто срам.

- Нет, а меня от его эпиграмм тошнит. Уж точно, сатанинская клевета:

недаром слово "дьявол" по-гречески значит "клеветник". Вот хотя бы про Фотия и Орлову. Сам я лечил отца архимандрита, видел: от вериг на груди ни тела, ни кожи, сплошная голая кость. Каченовский, Воронцов, Голицын, Уваров, Аракчеев даже - все люди порядочные, честные, с государственными заслугами. А ведь поэт их безжалостно заклеймил. И уж этого клейма топором не вырубишь. Мы-то, разумеется, Пушкину не поверим, что Воронцов подлец, ну, а наши внуки?

Его Величество Государь Император и Его Высочество принц Карл Прусский 27 января в Каменном театре изволили смотреть драму "Молдаванская цыганка" и "Горе от тещи", водевиль.

.......................................................................

Иван Иваныч Эгмонт в Петербурге уже десятый день. Остановился он не у сына (зачем стеснять Володеньку?), а у старого соратника и собутыльника генерала Древича.

Дни Иван Иваныч проводит в присутственных местах, вечера у Володи. Возобновил он кое-какие знакомства, побывал в Александрийском театре на "Скопине", полюбовался "Последним днем Помпеи", наконец в четверг утром кончил все дела.

- Сегодня я тебя, братец, как хочешь, не отпущу, - сказал ему Древич, маленький усач, курносый, с толстыми щеками и крошечными глазками, - уж этот вечерок мы с тобой посидим в ресторации у Сен-Жоржа.

- Изволь, дружище, изволь. Согласен. Вот только отвезу Володе пакет.

- Да незачем тебе к Володе таскаться. Оставь у меня. А много ли тут?

- Сорок тысяч.

- Ого! Отдам жене: пускай спрячет.

Приятели отправились к Сен-Жоржу.

- Попробуем сначала пожарских котлет. Ведь я тебе, кажется, рассказывал, что старуха Пожарская переехала к нам из Торжка и теперь ее котлеты в большой моде. Сам Государь, говорят, изволил их кушать.

Из ресторана старые кексгольмцы возвратились поздно. Ивану Иванычу не спалось. В девятом часу он вышел в столовую. Заспанный Древич в халате прихлебывал кофе.

- Когда ты думаешь ехать?

- Завтра.

Древич, глядя исподлобья, грыз сухарики. Иван Иваныч допил чашку и встал.

- Давай же деньги.

- Какие?

- Вот странный вопрос. Да мои сорок тысяч из ломбарда.

- Ты, кажется, изволишь шутить, милейший. Или с ума сошел?

- Так денег моих не отдашь?

- У меня их нет.

Иван Иваныч, задыхаясь, выскочил на подъезд.

- Извозчик, к обер-полицеймейстеру!

Генерал Кокошкин хмурясь выслушал его сбивчивую речь.

- Сейчас я должен явиться с докладом к Его Величеству. Вы поедете со мной.

Пара серых рысаков легко несет по Невскому плетеные санки. Иван Иванович, сидя подле Кокошкина, бессмысленно слушает и смотрит.

Вот Гостиный двор. На лотках у пирожников выборгские крендели, сайки с изюмом, моченая морошка. Просеменила модистка в розовом салопе, за ней два офицера. - "Тетерерябчики!" - кричит разносчик. Разрумяненный, стянутый франт в бекеше играет лорнетом. - "Права держи!" Колоннада Казанского собора, Доминик. Вот Греч с женою, оба в глубоком трауре. Кондитерская Вольфа, английский магазин. - "Эй, поберегись!" Грузная поступь Ивана Андреича Крылова, комендант Петропавловской крепости Скобелев с пустым рукавом шинели.

У Государя в кабинете утренний прием.

Вдоль стен полушкафы; на них портфели, книги; посередине бюро и стол. Два окна огромные, точно ворота; в простенке малахитовые часы.

Мебель карельской березы с зеленым сафьяном.

Серебряные в виде подушечек подсвечники; на полушкафах две лампы;

бронзовая люстра.

Против входа большая картина: "Парад на Царицыном лугу"; над дверями другая: "Парад в Берлине". Между двумя видами Полтавской баталии портрет Петра Первого.

.......................................................................

- Ты взял от Эгмонта сорок тысяч?

- Нет, Ваше Величество.

- Садись, пиши жене: "Государю известно о пакете; пришли его с подателем сей записки".

Прием продолжался. Бледный Древич и багровый Эгмонт не глядели друг на друга. Иван Иваныч чуть жив. Вихри кружатся в голове его. - Пожарские котлеты... Сорок тысяч... Тетерерябчики... Володька нищий... Господи, помилуй...

Вошел с пакетом флигель-адъютант.

- Твой?

- Мой, Ваше Величество.

- Сосчитай, все ли.

- Все, Государь.

- Ну, с Богом, поезжай, да вперед будь умнее. А тебя...