Психика и жизнь. Внушение

«Дело началось с чтения Св. Писания, к чему присоединилось вскоре его толкование, – это и дало повод говорить о штунде. Василий Д., инициатор религиозно-этического возбуждения, истерик с параноической окраской, проповедовал со странностью, сильно действовавшей на слушателей. Свидетели, вызываемые в обвинительном акте, на доследовании показали, что они не могли, не имели силы, не смели противиться властному и страстному слову Василия Д., должны были принимать его толкования, должны были приходить на собрания. Их воля была аннулирована и совершенно подчинена слову учителя. В сущности, это был до сего времени довольно обычный истерический порыв нравственно-религиозной экзальтации, под влиянием страстной проповеди истерика – может быть, слегка параноика „среди дегенеративно-истеричного населения“.

Влияние внушения здесь стало сказываться с обычной силой, и дело пошло crescendo[148]

– тем более что „первоначальное, чисто этическое, духовное движение“ не встретило со стороны местного духовенства никакого порицания; но не так отнеслись к нему местные административные власти, а также некоторые из лиц, доходам которых грозила проповедь воздержания от алкоголя, – тогда еще в Орловской губернии не была введена винная монополия. Начались мелкие преследования, науськивания остального, точно так же крайне нервного, неустойчивого, дегенеративного населения. Василий Д. ходил с барками на юг и предпочел перезимовать на юге; Осип Потапкин с женой поехали искать себе земли на Кавказе и встретились там с сосланными хлыстами. У обоих, мужа и жены – по их рассказу, в сущности, только у мужа, как кажется, – было видение символического характера, за которым последовали пророческие сны, и Потапкин узнал, что ему дан дар понимания Св. Писания. Не строившись на Кавказе, да и неспособный, вследствие своего психического заболевания, он вернулся в Супонево, но уже получив наставления чисто хлыстовского характера. Прежде он совершенно принимал учение Василия Д. и подчинялся беспрекословно его проповеди. Теперь он порвал с ним, стал сам читать и толковать другим Св. Писание (он полуграмотный), но – читать нечто такое, чего в Св. Писании нет; он стал проповедовать призвание Св. Духа и заманчивую подкупающую доктрину автоматизма: человек может призвать в себя Св. Дух, который входит в него и управляет им, как машиной, уничтожая всякую волю; вследствие этого человек перестает быть ответственным за свои поступки, да и поступки его, даже самые постыдные или порочные, с точки зрения мирской нравственности, – святы и беспорочны, как совершаемые Св. Духом. Затем идет обычая проповедь чистоты и непорочности, вследствие которой супружеские отношения являются „мерзостью“ и блудом; но люди, познавшие высшую истину, связываются новыми, духовными узами братства, любви, и любовь связывает братьев и сестер, которые в силу этой любви уже могут и должны совершать половой акт. Этот акт полового общения („Христова любовь“) приобщает членов к новой истине, и потому он есть символический обряд, обязательный… Одним словом, рядом символических звеньев цепь приводит к беспорядочным и безразборным половым актам, к „свальному греху“.

Не должно, однако, думать, чтобы у Потапкина эта доктрина сложилась в стройное целое, в систему; у него она излагается в нелепых утверждениях параноика, уже перешедшего в слабоумие; это – бессвязный параноический бред, пересыпанный религиозными текстами и мистическими формулами. Но и этой, совершенно безумной, патологической проповеди было достаточно, чтобы сильно подействовать на патологически пораженное уже население, жаждущее чего-то духовного и совершенно лишенное его, дико невежественное и психически крайне неустойчивое. Потапкин обратил в хлыстовство свою жену Пелагею, слабоумную с индуцированным параноическим бредом, свою сестру Евдокию Г., живущую с ним на одном дворе и Матрену Морозову. Эти три женщины имеют важное значение в диагнозе патологического характера всего супоневского движения».