Психолог (СИ)

Зигмунд тяжело вздохнул от досады. Вот бы они проявили такую прыть по отношению к нему. Но не судьба.

Он неспешно допил молоко под аккомпанемент душераздирающей арии умирающих в жуткой агонии людей и направился обратно, к дому старосты.

Прошел его мимо и так же неторопливо вышел из деревни, направляясь в сторону леса. Он не знал, куда и зачем идет, но был уверен, что невидимый театральный дирижер его поправит, если возникнет на то необходимость.

Долго ждать не пришлось.

— Стой на месте! А ну стой, кому говорю! — резкий голос оборвал его вальяжную прогулку.

Он остановился и медленно поднял руки вверх, потому что за мгновение до этого краем уха уловил давно знакомый ему звук — так приводят арбалет в боевую готовность. Очень неприятный и мерзкий звук.

— Мистер Дилан, я так понимаю, — спокойно сказал он.

— Заткнись, а то я тебе бошку прострелю, ты понял? — деловито уточнил у аудитора Дилан.

— Понял.

Дилан. Именно он первый повстречался Зигмунду в деревне и именно его упоминал староста в качестве кладовщика.

Кладовщик… очень странный род деятельности. Зачем такой маленькой деревне кладовщик?

«Чтобы собрать урожай, когда настанет час»

И снова Зигмунд ничего не услышал. Он не хотел слушать никого, кроме самого себя. Ну и чуть-чуть он был готов послушать человека с заряженным арбалетом. В качестве исключения.

— Шагай, — грубо приказал ему деревенский кладовщик.

И он пошел. Ему было все равно, куда идти, поэтому он не возражал.

Буквально через пару десятков шагов он понял — они направляются к дому Рестара.

Именно там, судя по словам старосты, все началось. И Зигмунд очень надеялся, что именно там все и закончится.

Да, так и будет, решил он. Ему крайне надоело ждать. Придется довершить все самому.

XV

Их уже ожидали.

Впрочем, это было закономерно. Представление всегда нуждается в зрителях. И зрители иногда настолько жаждут громкого выступления, что в случае отсутствии актеров устраивают его сами.

В душе все мы, как думал Зигмунд про себя, все мы — конченые психопаты. И мы вынуждены прятаться под масками показного лицемерия во имя Общества и принципа его нерушимости. Ведь мы же не звери, как нам говорят. Мы разумные существа.

И это самая наглейшая ложь, которую нам втирают по жизни. Ложь во спасение, но это спасение нужно обществу, а человека она разрушает, заставляет его идти против своей природы. И тогда в этом замкнутом разумном мире люди начинают делиться на три большие группы — угнетаемый класс, который прячет мысли в себе, занимаясь постоянным самобичеванием и восхвалением преступников, которые их нещадно эксплуатируют; правящий класс, который нельзя уже сравнивать с ничем, что хоть издали напоминает человеческое — они имеют высокий статус, немыслимое количество земных богатств и ресурсов, но ни к одному из королей, экономистов или военных генералов нельзя испытывать ничего, кроме бескрайнего уважения (что неизменно делают рабы) или низменного презрения (чем грешат все остальные нормальные люди); и маргинальный класс, состоящий из психопатов, убийц и насильников, кто признал свою настоящую животную природу, но не смог с ней совладать, обуздать ее, а лишь сумел жестко и быстро прорваться через обман общественных правил и лживых насаждений, превратившись тем самым в чудовище.

И среди всех трех классов встречаются умные здравомыслящие люди. И жить в такой устоявшейся системе процветающего капитализма можно и вполне сносно. Но это не отменяет того факта, что существующее мироздание насквозь прогнило и что дальше будет только хуже, если гнойник не прорвется через какую-либо форму революции.

— А вот и вы, — девушка улыбнулась во весь рот, обнажив крайне острые зубки.

Ее голос был приятен, переливался в голове приятными отзвуками и вызывал острое непреодолимое желание расслабиться и слушать, слушать, слушать…

А Зигмунду уже надоело напрягаться. Он застыл на месте, чувствуя, как приятные мурашки бегут по телу

— Господин аудитор, вы еще живы, какая радость! — видно было, что девушка чуть ли не подпрыгивала на месте от счастья.

Но Зигмунд не отвечал. Он впитывал в себя этот приятный голос и умственно наслаждался его воздействием на свое возбужденное и одновременно приятно расслабленное тело.

Девушка слегка нахмурилась, сморщив свой прелестный лобик, и плавным изящным движением, словно грациозная кошка, подошла к аудитору.

— С вами все в порядке… Зигмунд? — его имя она произнесла с таким неземным наслаждением, что он буквально ощутил медовый привкус у себя на губах.

Ее приятный запах манил и одновременно… но он не мог пошевелить и кончиком пальца, ведь так приятно было вечно оставаться пригвожденным к этому месту и слушать ее, смотреть на нее…

Он резко переключил передачу где-то в закромах своего сознания.

— Что ты делаешь, пусти! — она закричала пронзительно и уже далеко не так мелодично, как раньше.

Он обхватил одной рукой ее прекрасную стройную талию, а другой больно сжал ее запястье. Она билась в его объятиях, как вытащенная на берег рыба, а Зигмунд в это время всматривался в испуганное лицо парнишки, который направил на них свой ручной арбалет.