Психология и трубадуры

     Если  в  Провансе были люди, создавшие свой тайный мистический культ, в основе  которого лежал их  личный  опыт,  если служители Любви  так  же, как служители римской церковной иерархии, удостаивались видений, но при  этом их волновала  вовсе не  "темная  ночь души"[10] и прочие ограничения аскетической йоги,  то  это могло быть причиной скандала  и  вызвать ревность  со стороны ортодоксов-церковников.  Если мы увидим, сколь сходно было мышление тех, кто хранил  верность  Даме, и тех, кто хранил верность Богу, то увидим насколько похожи были музыка светская  и церковная. Не на мелодию ли "Аллилуйя" пелись "Альбы"? Многие из трубадуров, - на самом деле, - почти все, кто умел писать и знал ноты, обучились этому в монастырях (Святого Мартина, святого Леонарда и других аббатствах Лиможа).  Вряд ли им были незнакомы видения  и  доктрины ранних   Отцов  Церкви.   Возвышение   культа  Богоматери,   его   языческое происхождение, окутывающие его легенды - все это находит для  себя выражение в   формах,  которые   слишком   легко  смыкаются  с  речами  и  витиеватыми рассуждениями  о   Госпоже  Нашей   Киприде[11],  встречающимися  у   Арнаута, бросающимися  в  глаза в "Una figura della donna  miae" Гвидо. А завершилось все   это   дантовским  прославлением  Беатриче.  Здесь  мы  сталкиваемся  с необъяснимым обращением к даме в мужском роде

[12].  У  Гвидо и Данте произошло окончательное превращение Любви в некое новое, языческое божество, одинаково далекое как от античного Эроса, так и от ангела Талмуда.

     Я верю в некие неизменные основы человеческой природы, а значит, верю в возникновение греческого  мифа  из рассказов людей, переживших  очень  яркий психический опыт и  пытающихся передать его другим  так, чтобы оградить себя от гонений.  Говоря в категориях  эстетики, мифы - это истолкование душевных состояний:   вы  можете  остановиться   здесь,   можете  углубиться  дальше. Несомненно, такие мифы постижимы в их обжигающей и сверкающей  сути лишь для тех,  кто  действительно  с ними  соприкоснулся.  Я  имею в виду,  что  знал человека, действительно понявшего Персефону и Деметру,  как  знал и другого, постигшего  историю  Дафны, и  одного,  кто,  сказал  бы  я, повстречался  с Артемидой. Для них они были реальностью.

     Представим, что  наше тело  -  не более чем механизм. Нам  никогда  не отрешиться  от  родства с  "братом ослом"[13]

;  за ним,  однако,  таится  наше родство со  всей пульсирующей жизнью  вселенной,  с этим вот деревом, с этим живым куском камня,. - оно  не столь явно, хотя, быть может, куда наполненее - и только поэтому мы забываем о нем.

     Вокруг нас мир текучих взаимодействий, а под ногами у нас зарождающийся мир  живого  леса,  живых  камней.  Человек  -  его  чувствующая  физическая составляющая  - это  своего рода механизм, -  представим для удобства что-то вроде  электроприбора с выключателями, проводами  и  прочим. С  точки зрения химии, человек есть ut credo[14] всего лишь несколько ведер воды, удерживаемых вместе некой  сложной  связью,  символической,  как  фиговый  листочек.  Что касается человеческого  сознания,  то сознание  иных, видимо, покоится  или,  вернее,   сцентрировано   в   том,   что    греческие   психологи   называли phantastikon[15]. Мысли  таких людей  обращаются  вокруг них, подобно  мыльным пузырям,  отражающим  различные  фрагменты макрокосма.  Но  есть другие, чье сознание - "зародышевое".  Их  мысли  - внутри  них,  как  мысль  дерева – в семени, или в травинке, или в зерне, или в цветке. Такие умы более поэтичны, они влияют на  разум  вокруг и  преображают его, как  зерно -  землю

[16]. Этот последний род разума ближе живому мирозданию; именно здесь берет начало сила греческой  красоты,  ибо  это   всегда   оказывается   истолкованием  живого мироздания, проявляясь в символах богов, божественных спутников[17] и ореад[18]

.

     В  эпоху Треченто тосканские  поэты  сконцентрированы  на phantastikon. Если  мы обратимся к  Провансу, то обнаружим,  что  он  был подготовительной ступенькой к Тоскане,  то есть  -  в  провансальской  поэзии  мы найдем лишь тусклые  реликвии иного сознания; пусть кто-то и оплакивал утрату  пантеона, но... Строчка за строчкой Арнаут будет повторять стихи Сапфо -  однако целое странным образом покажется выхолощенным, если читать переложение сразу после греческого оригинала.

     На смену Треченто приходит Гуманизм[19],  и с его  продвижением  на Север нам являются Чосер и Шекспир, (Jacques-pere). Человек  занят человеком, и за этим забывает  целое и вечно изменчивое. И вот сперва нас  ждет век драмы, а потом век прозы. Во  всяком случае,  когда  мы действительно  погружаемся  в созерцание  текучего,   мы   сталкиваемся   с   полом,   или   чем-то,   ему соответствующим,  "позитивным  и  негативным", "Севером  и Югом",  солнцем и луной -  все  зависит от  того, какие  термины,  из каких  религий  или наук призовете вы на замену.