С введением христианства на Руси церковь сделалась единственным законным институтом браковенчания. Монополизация сферы брачно-семейных отношений осуществлялась через благословение на брак и венчание. Но до XII в. не была установлена единая церковная позиция и еще долгое время сохраняли законную гражданскую силу и невенчанные браки, особенно на периферии. Строгие требования церковь предъявила к фактам разводов и повторных браков. Венчание второбрачащихся сокращено, в нем отсутствует возложение венцов и добавляется специальная молитва о снисхождении Господа к «немощам человеческого естества», т. е. к людям, утратившим девство и целомудрие первобрака, не способным жить в одиночестве или справляться со страстями. Им испрашивается покаяние и прощение грехов в символичном ряду: «даруй им мытарево обращение, блудницы слезы, разбойничье исповедание». Во внимание христианских пастырей на Руси также попала интимная сторона брака, вызывая нередко критическое осуждение, в том числе терминологическое и регламентационное. Церковь сформировала свою систему половых запретов: «Женоложью похотенью время и мера… живущему в вере чистей крестьянстве». Супруги должны по норме поститься, а зачатым в постные дни детям церковь приписывала болезни и преступные склонности. Прот. Аввакум подчеркивал: «Немощи ради нашия дан нам бысть закон; безгрешно и чисто законное ложе по согласию ко времени; еже есть время, глаголет апостол, понедельник, вторник, четверток, аще праздника нет; среда же и пяток, суббота и неделя да хранима бывает, и праздники во весь год, и Великий пост, и Пасха до Фомины недели… Аще, не измывся по мечтании, со женою падеш, и зачнет во утробе детище, или бесно родится, или безумно, или инако развращено и недостаточно». Существовали наказания за ослушание и невенчальное сожительство, рождение «выблядков не у венчялные жены»: в – XII–XIV вв. гражданская смерть и пострижение, в XV в. – епитимья, а с XVI в. – битье батогами и «почеревная» пошлина.
Женщина, ее место и значение, начиная с XII в. в православном понимании определялись вне ценностных и экзистенциальных аспектов личностного бытия и статуса Жены, Матери: «Для единой потреби мужу жена сотворена бысть – детородства ради». Однако наличие или отсутствие детей в христианском браке было не важно, поскольку воля божья дать или не дать детей. Так, с одной стороны, близость супругов вызывалась необходимостью размножения, а с другой, наличие детей рассматривалось лишь в ракурсе законности и дозволенности их зачатия и рождения. Дети приобретали значение только в форме православного потомства, а не осмыслялись в аксеологическом качестве как естественная самоценная данность. Сам процесс рождения и роженица, как центральная фигура в нем, мать, занимали в христианском семейном регламенте посредственное место. Требники XV–XVI вв. резко разграничивают «высокое» и «низкое» в ситуации родов. Дом, где произошли роды, надо было не просто вымыть, а «очистить» молитвами, читаемыми обычно над оскверненными сосудами; с роженицей нельзя было есть; а умирающую женщину следовало перенести в отдаленное место и т. п. Умерших младенцев хоронили вне кладбища. Церковь беспокоило и потребление младенцами грудного молока в постные дни, т. е. скоромничанье, она постоянно сокращала этот неизбежный «преступный» срок, ставший практически меньше года, вскармливание также не позволялось, если младенец был в предсмертном состоянии для причащения.
Супружеская жизнь и чадородие не допустимы для высших церковных иерархов и, вообще, для ведущих «истинно праведный» образ жизни – святых, блаженных, праведников и т. п. Здесь предписан идеал девственности, причем к церковному подвигу отнесено и сохранение девства в браке. А смерть юной девственницы на пороге замужества означала особый дар Господа – «венец мученичества» вместо суетности и опасности брака. Святые часто имели чудесное зачатие и рождение, подчеркнутое сиротство, чем противопоставлялись как ценности святость и брачно-семейная сфера в аспекте высокого и низкого, устремленного к Богу и лишь допустимого, богоугодного и боготерпимого.