ПСС. Том 02. Отрочество. Юность

Уже лѣтъ 8 тесовая крыша домика растрескалась, прогнила и текла во многихъ мѣстахъ. Старушка откладывала въ баульчикъ деньги, и всякій разъ деньги эти надобились на что-нибудь болѣе необходимое: на ригу, которая развалилась, на Совѣтъ, — и только подставлялись лоханки въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ текла крыша, чтобъ полъ не портила капающая красная, перепрѣлая вода. На бѣду еще была тяжба за какія-то 50 десятинъ, которыя оттягивало наше семейство и кажется несправедливо. — Сосѣдъ Никаноръ Михайлычъ присовѣтовалъ подать прошенье, и съ тѣхъ поръ каждый годъ расходы, а земля все была въ чужомъ владѣньи. Уже лѣтъ 15 имѣнье было на волоскѣ отъ продажи съ аукціона, и разъ 10 было подъ опекой Н[иканора] М[ихайлыча], но все какъ-то держалось. Наконецъ такъ увеличился долгъ и годъ пришелъ такой плохой, что приступили къ продажѣ. — Уже добрый Н[иканоръ] М[ихайлычъ] не могъ пособить горю, старушка написала къ Петрушѣ, умоляя его пріѣхать спасти ихъ отъ раззоренья. Она такъ была убита горемъ, которое въ ея глазахъ увеличивалось тѣмъ, что онѣ были одни женщины, которыя ничего не знаютъ, что она не подумала о томъ, что Петрушѣ имъ помочь нечѣмъ. Ей казалось, что уже одно присутствіе мущины облегчитъ ея участь. — Петруша не тотчасъ пріѣхалъ, а писалъ, что служба его идетъ очень хорошо, даетъ ему кусокъ хлѣба, и онъ надѣится, со временемъ дастъ ему возможность улучшить не только свое, но положеніе всего семейства, такъ ему страшно бросить все, можетъ быть изъ пустяковъ и для такого дѣла, къ которому онъ и не способенъ, въ которомъ онъ не можетъ быть полезенъ. Но несмотря на то, пусть ему обстоятельно напишетъ добрый сосѣдъ Никаноръ Михайлычъ, и матушка прикажетъ пріѣхать: ея воля для него святой законъ. —

Мать все-таки звала сына, умоляя его спасти ее, точно отъ разбойниковъ, и Петруша вышелъ въ отставку и пріѣхалъ въ деревню. —

Дѣла дѣйствительно были въ ужасномъ положеніи, однако, просьбами, обѣщаньями и разными оборотами Петръ Васильевичъ кое какъ удержалъ имѣнье и принялся хозяйничать. Причина разстройства была очень простая: доходовъ было тысяча рублей, а расходовъ полторы. —

«Ежели вы меня вызвали, и я для васъ бросилъ карьеру и все, сказалъ онъ матери и сестрамъ: и ежели вы хотите, чтобъ я сдѣлалъ точно что-нибудь, то первое условіе, безъ котораго я не останусь здѣсь дня: вы должны слушаться меня, и все хозяйство должно зависѣть отъ меня однаго, расходы должны уменьшиться въ четверо. Матушкѣ, что угодно будетъ приказать для себя, все будетъ исполнено, ежели только возможно, а вамъ, сестрицы, я назначаю на туалетъ каждой по 25 р. ассигн., и больше отъ меня вы не получите ни копейки. Обѣдать мы будемъ щи и кашу — больше ничего, лошадей не будемъ держать и ѣздить никуда не будемъ, а коли кто пріѣдетъ къ намъ для насъ, то пусть ѣстъ съ нами, что мы ѣдимъ. Я и самъ, кромѣ этаго парусиннаго пальто и тулупа, себѣ ничего не сошью, пока долги всѣ не будутъ заплочены, а буду ѣздить въ гости въ старой батюшкиной венгеркѣ. Коли кто меня принимаетъ для меня, тому все равно, а коли кому стыдно за мое платье, и самъ его знать не хочу». —

П[етръ] В[асильевичъ] сдержалъ слово, вникъ въ хозяйство, увеличилъ запашку, завелъ картофельный заводъ. Съ мужиками былъ взыскателенъ и строгъ. «Мужичонки», какъ называлъ ихъ Н[иканоръ] М[ихайлычъ] стали жить похуже и [1 неразобр.], но дѣла пошли лучше, и дѣйствительно черезъ 5 лѣтъ долги были заплочены, и П[етръ] В[асильевичъ] поѣхалъ въ Москву, сшилъ себѣ триковый пальто и сестрамъ всѣмъ купилъ по шелковому платью. Мать и сестры, испугавшіяся его сначала, теперь обожали его, хотя боялись больше всего на свѣтѣ.

Съ этимъ-то помѣщикомъ Шольцомъ была у насъ тяжба, по которой я составилъ себѣ о немъ и его семействѣ такое странное мнѣніе.

Авдотья Васильевна, которая была меньшая сестра, ѣздила къ матушкѣ, когда еще П[етръ] В[асильевичъ] былъ въ полку. Какъ скоро онъ пріѣхалъ, то запретилъ ей бывать у насъ, и мы до того лѣта, которое я описываю, ничего не слышали про нихъ.

* № 9.