ПСС. Том 06. Казаки

Значитъ, какъ ни пошло все, что скажетъ въ гостиной Н. Г., а есть такая глупая барышня, для которой его пошлыя слова будутъ въ родѣ откровенiя. А нужно, чтобы и до этой несчастной какимъ бы нибудь путемъ дошло солнце. Ежели бы онъ не могъ сдѣлать пользы, ему бы не было прiятно и онъ не сталъ бы ѣздить.

Не знаю, какъ это вы, люди такъ называемые свѣтскiе, умѣете всего взять съ умѣеренностью, даже правды какого-нибудь закона — маленькую частичку. Вѣдь вы, либералы, согласны, что можно быть полезнымъ, не служа въ иностранной колегіи, въ торговлѣ, въ хозяйствѣ, въ литературѣ. Да развѣ кромѣ этихъ, вамъ знакомыхъ клѣточекъ, на которыя вы раздѣлили дѣятельности людей, нѣтъ такихъ клѣточекъ, которымъ не найдены названія? По чемъ вы судите, что человѣкъ полезенъ или нѣтъ? По роду знакомой вамъ дѣятельности. Да вѣдь не одинъ родъ доказываетъ пользу, а самая дѣятельность. Вѣдь вотъ ты либералъ, а твой либерализмъ есть самое ужасное консерваторство, оттого, что ты не идешь до послѣднихъ выводовъ закона. Или всякой полезенъ по мѣрѣ пользы, которую онъ приноситъ, но такъ какъ пользу опредѣлить нельзя, то никого нельзя назвать полезнымъ, или всѣхъ; или всякой полезенъ по мѣрѣ своей удовлетворенности, счастія, вслѣдствіе другаго закона, что удовлетворенъ и счастливъ можетъ быть только тотъ, кто полезенъ. — Либерализмъ есть только логика. — Повторяю опять, я полезенъ и правъ, потому что я счастливъ: и не могу ошибаться, потому что счастье есть высшая очевидность. Кто счастливъ, тотъ знаетъ это вѣрнѣе, чѣмъ 2 × 2 = 4.

А въ чемъ будетъ состоять моя польза, я объ этомъ рѣдко думаю, но когда подумаю, то придумать могу столько же отъ себя пользы, сколько и всякой оберъ-секретарь Сената.

Знаю только то, что силы и потребности дѣятельности я чувствую въ себѣ теперь больше, чѣмъ прежде. Ты скажешь: какая можетъ быть дѣятельность въ дикой старовѣрческой станицѣ съ кабанами, олѣнями и Ерошкой? Тѣмъ-то удивительна жизнь, что курица не можетъ жить въ водѣ, а рыба въ воздухѣ, что Н. Г. не можетъ жить безъ тротуара, оперы, а я безъ запаха дыма и навоза.

Ежели бы я не жилъ прежде среди васъ, я бы, можетъ, повѣрилъ, что тамъ моя дѣятельность. А главное, повѣрилъ бы я, ежели бы я съ молоду былъ лѣнивѣе, былъ бы не такъ свободенъ, какъ я былъ. Ежели бы всѣми силами души не искалъ счастья, т.-е. дѣятельности. Многаго я испыталъ и ужъ теперь еще испытывать не буду, — у меня еще теперь заживаютъ раны, оставшіяся отъ этихъ испытаній. Я ли былъ виноватъ, или наше общество, но вездѣ мнѣ были закрыты пути къ дѣятельности, которая бы могла составить мое счастіе, и открывались только тѣ, которые для меня были ненавистны и невозможны. Послѣдній и самый скверный мой опытъ была военная служба.

Сейчасъ остановило мое письмо ядро, которое съ свистомъ пролетѣло надъ лагеремъ, — какъ мнѣ показалось и какъ всѣмъ это всегда кажется ночью, надъ самой моей головой. Послышалась за палаткой возня, товарищъ мой проснулся; мы затушили свѣчку и вышли. Ночь чудесная, ясная, звѣздная, кругомъ красные костры освѣщаютъ палатки. Костры велѣно тушить. Я обошелъ свою роту. Еще ядро или, должно быть, наша пустая граната просвистѣла птичкой надъ лагеремъ и гдѣ-то попала въ костеръ. И теперь я вернулся, сижу, дописываю и, можетъ быть, опять пролетитъ и попадетъ сюда, и мнѣ жутко. Никогда такъ мнѣ не бывало страшно смерти, какъ теперь. Боюсь, не хочу смерти теперь. Но все, что я писалъ тебѣ, я перечелъ, и все это — правда.

Я походилъ по лагерю и подошелъ къ нашимъ пушкамъ. Артиллеристы выпалили два раза куда-то наобумъ, къ батареѣ собрались разные зрители. Я узналъ казака изъ Новомлинской; онъ мнѣ сказалъ, что ихній Терешка вчера ѣздилъ въ станицу и что Марьянка мнѣ поклонъ прислала. — Ежели можно бы было словами разсказать все то, что возбудили во мнѣ эти слова: поклонъ прислала, и полуулыбка казака; — ты бы повѣрилъ мнѣ и только бы завидовалъ. Ахъ, любезный другъ, дай Богъ тебѣ испытать то, что я испытываю. Лучше не надобно. Черезъ двѣ недѣли я буду дома!»

Глава 3-я.