ПСС. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Графа не было дома, он с утра уехал,[3732] тетушка была богомольная старушка, которая не могла подать помощи. С Наташей говорить было страшно: Соня знала, что противуречие только утвердило бы ее в ее намерении. Бледная и вся дрожащая от страха и волнения, Соня на ципочках ушла с свою комнату и залилась слезами. «Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко?[3733] Да, это[3734] Курагин. И зачем он не ездит в дом? Зачем эта тайна? Неужели он обманщик? Неужели она забыла князя Андрея?» И что ужаснее было всего, ежели он обманщик, что будет с Nicolas, с милым благородным Nicolas, когда он узнает про это? «Так вот [что] значило ее взволнованное, решительное и неестественное[3735] лицо нынче», думала Соня. «Но нечего предполагать, надо действовать», думала Соня. «Но как, но что?» Как женщине и особенно ей с ее характером, Соне тотчас пришли в голову средства окольные – хитрости. Ждать, следить за нею, выпытать ее доверие и помешать в решительную минуту. «Но может быть действительно они любят друг друга. Какое я имею право мешать им? Послать[3736] сказать графу. Нет, граф не должен ничего знать. Бог знает, что с ним будет при этом известии. Написать Анатолю Курагину, потребовать от него честного, правдивого объяснения, но кто же велит ему приехать ко мне, ежели он обманщик. Обратиться к Pierr’y, единственному человеку, которому бы я смогла доверить тайну Наташи. Но неловко и что он сделает?» Но так или иначе Соня чувствовала, что теперь пришла та минута, когда она должна и может отплатить за всё добро, сделанное ей семейством Ростовых, спасая их от несчастия, которое грозит им. Она радостно плакала при этой мысли и горько при той, что Наташа готовит себе такое несчастье.

После многих колебаний она остановилась на решении. Она[3737] вспомнила слова князя Андрея о том, к кому обратиться в случае несчастия, пришла назад в комнату, где спала Наташа, взяла письмо и написала от себя записку Безухому, в которую вложила начатое письмо[3738] Наташи. Она умоляла Pierr’a помочь ей и её кузине объясниться с Анатолем и узнать причину тайных сношений и его намерения.

Наташа проснулась и, не найдя письма, бросилась к Соне с тою решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения.

– Ты взяла письмо?

– Да, – сказала Соня.

Наташа вопросительно посмотрела на Соню.

– Нет, Соня, я не могу. Я так счастлива, – говорила Наташа. – Я не могу скрывать больше с тобой. Ты знаешь, мы любим друг друга.[3739] Он сказал мне, Соня, голубушка. Он пишет… Соня.

Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.

– А Болконский? – сказала она.

– Ах, Соня, то было не любовь, я ошибалась. Ах, коли бы ты могла знать, как я счастлива. Как я люблю его.[3740]

– Но, Наташа, неужели ты можешь променять на него Болконского?

– Еще бы. Ты не знаешь, как он любит. Вот он пишет.

– Но, Наташа! Неужели то все кончено?

– Ах, ты ничего не понимаешь, – с радостной улыбкой сказала Наташа.

– Но, душенька. Как же ты откажешь князю Андрею?

– Ах, боже мой! Разве я обещала? – с сердцем сказала Наташа.

– Но, душенька, голубчик, подумай. Что ты меняешь и на что? Любит ли этот тебя?

Наташа только презрительно улыбнулась.

– Но отчего же он не ездит в дом? Зачем эта тайна? Подумай, какой это человек.

– Ах, какая ты смешная. Он не может объявить всем теперь, он просил меня.

– Отчего?[3741]

Наташа смутилась, видно, ей самой пришел в первый раз в голову этот вопрос.

– Отчего? Отчего? Не хочет, я не знаю. Отец верно. Но, Соня, ты не знаешь, что такое любовь…

Но Соня не подчинялась выражению счастия, которым сиял, лицо ее друга, лицо Сони было испуганное, огорченное и решительное. Она строго продолжала спрашивать Наташу.

– Что же может мешать ему объявить свою любовь и просит твоей руки у твоего отца?– говорила она,– ежели ты разлюбил Болконского.

– Ах, не говори глупости! – перебила Наташа.[3742]

– Какой отец может мешать ему, чем наше семейство хуже его? Наташа, это неправда…

– Не говори глупости, ты ничего, ничего не понимаешь, – говорила Наташа, улыбаясь с таким видом, что она уверена была, ежели бы Соня могла говорить с ним так, как она говорила с ним, то она бы не делала таких глупых вопросов.

– Наташа, я не могу этого так оставить, – испуганно продолжала говорить Соня. – Я не допущу до этого, переговорю с ним.

– Что ты, что ты? ради бога, – заслоняя ей дорогу, как будто Соня сейчас могла это сделать, закричала Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб он уехал, чтоб он…[3743]

– Я скажу ему, что благородный человек… – начала Соня.

– Ну, я сама скажу,[3744] нынче вечером скажу, как это ни гадко будет с моей стороны, но я всё переговорю с ним, я всё спрошу его.[3745] Он неблагородный человек? Кабы ты знала, – говорила Наташа.

– Нет, я не понимаю тебя, – сказала Соня и, не обращая внимания на Наташу, которая вдруг заплакала.[3746]

Разговор их прервали, позвав обедать. После обеда Наташа стала спрашивать письмо у Сони.[3747]