ПСС. Том 37. Произведения, 1906-1910 гг.

Они все восемеро уже 2-й месяц сидели в тюрьме и ждали суда и решения. Решение могло быть только одно: насильственная смерть – <удавят за шею веревками>. Преступление их состояло в том, что они были уличены в намерении убить взрывом бомбы считавшегося ими очень дурным и вредным человека, называвшегося «великим князем». Сидели они уже 2-й месяц, свидания между собой не допускалось, не допускалось и свидания с родственниками, не допускалось и общение с другими заключенными, но начальники тюрьмы, их помощники, надзиратели, сторожа, часовые солдаты были люди и притом русские люди, не совсем еще, но только временно одуренные, и потому необходимейшие сведения и не только сведения, но выражения чувств передавались и друг от друга между заключенными, а также и из внешнего мира. Известие, полученное 5 октября из верхнего этажа тюрьмы, спущенное на нитке, было особенно важное. На 22, то есть через две недели, был назначен суд надо всеми тут же в Петербурге.

Первый узнал об этом Петр Подборский, считавшийся начальством как административным, так и судейским и тюремным – главою, руководителем всего дела. И начальство не ошибалось в этом. Если не он, а скорее Аркадий Сенцов был духовным руководителем, сплочавшим всех восьмерых в одну душу, то несомненно то, что руководителем самого дела был Подборский. Как на воле, так и в тюрьме он, не так, как говорится, все, а действительно все свои силы и ума, и знания, и ловкости, и выдержки он употреблял на то дело, которое он раз решил, что нужно делать. Дело это, не общее дело (общее дело состояло в том, чтобы вывести русский народ на определенный и твердый путь свободы), а дело частное, в данное время составлявшее только часть общего дела, когда он был на воле, вне тюрьмы, было в том, чтобы, уничтожив одного из самых вредных членов правительства, нагнать этим страх на это правительство с тем, чтобы добиться от него тех первых уступок, которые нужны были для дальнейшей деятельности. В этом было то дело, которое он вел, будучи на воле, и он вел его с удивительным спокойным, неустанным расчетом, и не удалось оно не по его вине; теперь же ему предстояло другое дело: освобождение себя и товарищей от тюрьмы, и он вел его также вдумчиво, внимательно и упорно, и в те полтора месяца, которые он сидел, достиг в этом деле уже значительного успеха. У него уже установилось посредством подкупленного сторожа общение с друзьями на воле и вырабатывался план их освобождения в то время, как их повезут на суд. Кореспондент его был узник верхнего этажа. У этого узника, тоже политического, были свидания с родными и через них получались сведения.

По особенному стуку в потолок он узнал о том, что надо дожидаться посылки, и тотчас же, открыв форточку, приготовился ловить записку. Записка долго не давалась, отгоняемая ветром, но все-таки [он] успел ухватить ее, хотя не большим с указательными пальцами, но указательным и средним, и осторожно потянул ее к себе. Записка в руке, в форточке, в камере. Он подносит к лампе: «Суд 22. Готовятся. Ждите».

Подборский сел на койку, глубоко вздохнул и стал думать: 22. Казанская – праздник. И хорошо и дурно, – думал он.

17 дек.

*№ 2 (рук. № 4).

ДЕЙСТВИЕ І-Е

Действующие лица: Вл. Вас. Разумников, бывший офицер, 30 лет, в летней поддевке и картузе, и Павел в элегантном пальто и шляпе.

ЯВЛЕНИЕ 1-е

Александровский сад. На скамейке сидят Разумников и Павел и разговаривают. Мимо ходят гуляющие. Когда проходят близко, Разумников замолкает, но Павел не может удерживаться, говорит.

Разумников. <Всё дело в том, чтобы захватить все капиталистические предприятия: фабрики, заводы.

Павел. А земли? Первое дело земли.>

Разумников. Земли, разумеется, но главное дело согласиться, чтоб всем дружно действовать, а для этого нужно, чтоб народ понимал.

Павел. <Всё это верно сказано>. Истинная правда. Только бы понимал народ, и мужик, и фабричный, <что в нас сила, конец бы богачам, дармоедам, это верно>.

<Только одно: попы. Не понимает ведь народ>. (Проходят гуляющие дама с мужчиной).

Мужчина. Тут совсем недалеко, позвольте я провожу…

Разумников. Для этого нужно толковать (останавливается, пока проходят

), образовывать народ, раздавать книги, <прокламации>. Вот вы в своей деревне.

Павел. <Я готов>. Я <теперь понял всё дело> на всё готов, я свет увидал. Только еще одно я хотел спросить: как же теперь с церквами, с попами, <народ держится за них>, у меня родители…

Разумников. А вы как? Верите в их учение?

Павел. Я? (Пожимает плечами.) Я когда и учился закону божию в школе, <сомневался> я понимал, что что-то тут не то; <теперь и вовсе не верю>. А только не могу я всего отвергать. Ну, а как же теперь пророчества, мощи? Как вы скажете?

Разумников. Скажу вам так. Казалось бы, какая тут важность, верить или не верить в мощи, в чудотворные иконы…

Павел. <Да я и не верю>. Доказывают, что чудеса были. Люди видали.

Разумников. Я только одно скажу, что если верить в чудесное, то уже нельзя <вполне> правильно рассуждать о житейских делах.