ПСС. Том 66. Письма, 1891 (июль-декабрь) — 1893

Я думаю, что происходит это оттого, что сущность христианства состоит в установлении каждым отдельным человеком своего отношения к бесконечному, к началу всего в моей жизни, к богу, к отцу. Человек, понявший жизнь, как учит понимать ее Христос, как бы протягивает от себя наверх нить к богу, связывает себя с ним, и, обрывая все боковые нити, связывавшие его с людьми, как и велит это Христос — оставить, отца, мать, жену, — держится только на одной божеской нити и ею только руководится в жизни. И вот, я думаю, что случается то, что некоторые люди, установив свое отношение к богу, связав себя с ним нитью, вместе с тем, не довольствуясь тем, чего требует от них бог, а составив себе по рассуждению представление о том, какою должна быть истинная христианская жизнь, становятся не в то положение, в которое их ставит нить, соединяющая их с богом, а в то, какое им представляется, что перед лицами других людей должны занимать истинные христиане. Такие люди, оборвав обыкновенно прежние боковые нити, связывавшие их с людьми, неизбежно для поддержания себя в том положении, которое не вытекает из непосредственного отношения к богу, а которое они себе представили, завязывают новые отношения с людьми, новые боковые нити, которые удерживают их на избранном ими положении. И от этого случается то, что нить божеская ослабевает всё больше и больше, и людям кажется, что для продолжения начатой жизни на той высокой степени, — не соответствующей иногда внутренней потребности, — на какую поставлена их жизнь, недостаточно уже одинокого непосредственного отношения к богу, а нужно с одной стороны представление (вера) в нечто сверхъестественное, особенное, которое бы поддерживало их в избранном ими положении, а так как верить в то, чего нет, нельзя одному, то с другой стороны нужно внешнее единение с людьми, которые старались бы одинаково верить в то, чего нет, и поддерживали бы друг друга на избранном пути, поощряя друг друга осуждением за отступление от известных правил, и одобрением за следование им. Этим я объясняю одновременное стремление многих людей к мистическим представлениям и к внешнему единению.

Очень боюсь, что доводы мои не убедят вас и что было бы очень больно мне огорчать вас, но не отчаиваюсь и в том, что вы согласитесь со всем или хоть с частью того, что я пишу. Если бы у меня не было этой надежды, я бы и не писал. Главное же, пожалуйста, сделайте усилие над собой самим, не предоставляя его делать за вас другим, усилие в том, чтоб вызвать в себе те же ко мне чувства уважения и любви, с которыми я писал вам.

Л. Толстой.

Печатается по копии из AЧ рукой Е. И. Попова. На копии несколько помет рукой В. Г. Черткова, а вверху первой страницы его рукой надписано: «Списано с окончательного письма, отправленного к С. П. Прокопенке. 14 авг. 92» и в конце письма: «14 авг. 92». Почти полностью с многочисленными неточностями и с датой «сентябрь 1892» опубликовано в «Спелых колосьях», 1, стр. 18—25.

Семен Павлович Прокопенко (1865—1933) — уроженец Сумского уезда Харьковской губ., сын крестьянина-бедняка; учился в сумской гимназии на казенный счет, из которой вышел, не окончив ее; участник нескольких земледельческих общин.

Письмо Прокопенко, на которое отвечает Толстой, неизвестно. По сообщению Прокопенко в письме от 18 декабря 1928 г. в редакцию настоящего издания, оно было посвящено религиозным вопросам и, в частности, вопросу «божественности» Христа.

¹ Сократ (469—399 до н. а.), греческий философ-моралист.

* 329. Е. И. Чертковой.

1892 г. Августа 15. Я. П.

Дорогая Лизавета Ивановна,

Письмо ваше глубоко тронуло и устыдило меня и было мне на пользу. От души благодарю вас за него. Устыдило меня то, что я по своей грубости и жестокосердию, вероятно, больно огорчил вас словом и не заметил этого и забыл. И вы же еще говорите мне: простите. Я к стыду своему действительно не помню такого разговора, который оставил бы во мне недоброе впечатление. Это понятно, пот[ому] что недоброе было с моей стороны, а не с вашей. Мне, напротив, казалось, что мы расстались в хорошем, братском расположении друг к другу, и я радовался этому. Благодарю вас еще раз за ваше письмо. Я понимаю, что вы написали его для бога, но мне-то оно было радостно и полезно, и прошу вас очень простить мне всё, чем я виноват перед вами. Мы с вами, кроме той общей всем людям, желающим следовать учению Христа, связи, связаны еще общей любовью нашей к вашему сыну. Разумеется, моя любовь к нему перед вашей материнской ничтожна, но сама по себе, в сравнении с моими привязанностями к другим людям, она не мала. —

О том, что мы не одинаково верим, я не хочу думать и не допускаю этого. В той мере, в которой мы в истине, мы вместе. В том же, в чем мы заблуждаемся (говоря это, имею в виду, главное, себя), я надеюсь, что бог поможет нам найти истину, .а если мы по бессилию своему и не найдем ее или не сумеем вполне выразить, то он простит нас. —

Пожалуйста, не откажите мне в вашей любви и верьте искренности моей.

Лев Толстой.

15 августа.