ПСС. Том 85. Письма к В.Г. Черткову, 1883-1886

Толстой отвечает здесь на два письма Черткова — от 15—16 мая и от 31 мая. В первом из них Чертков выражает просьбу заказать для его знакомого, гр. А. Ф. Гейдена (о нем см. предыдущее письмо Толстого № 18, от 19 мая, и прим. 2 к нему) рукописную копию книги «В чем моя вера». Затем, сообщая последние сведения о состоянии своей матери, он пишет, что читал ей из книги А. С. Пругавина «Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством» рассказ о Соловецких узниках и что такого рода явления, как описываемые Пругавиным, всё больше и больше отталкивают его от церкви, «представители которой допускают попытки поддерживать ее такими злодеяниями». В заключение он говорит о религиозных настроениях вышеупомянутого гр. А. Ф. Гейдена и П. И. Бирюкова (о Бирюкове см. прим. 4 к письму № 50 от 25—26 марта 1885), которые приходили к нему накануне читать «В чем моя вера»; «Гейдена очень интересует, но во многом он склонен не соглашаться. Бирюков же находится в таком положении, что признает, что Христос именно то хотел сказать, что вы говорите... Но Бирюков еще не решается признать справедливость, практичность учения. Он всё старается сообразить, какие могут быть последствия от безусловного исполнения этого учения. И он сомневается в удачности этих последствий. А мне кажется, что человеку не дано знать последствий своих поступков. Его природа слишком ограничена для того. Разумею, конечно, последствия не ближайшие, которые, действительно, поддаются обсуждению и тем многих обманывают, а — последствия дальнейшие, т. е. именно те, которые имеют наибольшее значение для общества, для совокупности людей». Толстой отмечает получение этого письма в своем Дневнике от 20 мая 1884 следующими словами: «Получил письмо Черткова. Луч света в мрак...» — Следующее письмо Черткова, от 31 мая, есть то «длинное письмо», упоминанием о котором Толстой начинает свой ответ. Оно затрогивает несколько различных тем, и все они встречают тот или иной отклик в письме Толстого. Первая часть письма относится к деловой поездке его в Лизиновку, где Чертков за несколько времени перед тем решил обосноваться хозяйственным образом на отведенном ему хуторе: «Вчера, — пишет он, — я вернулся из деревни, куда ездил на два дня, чтобы повидаться с управляющим и сделать кое-какие необходимые распоряжения. Он, видимо, старался вовлечь меня в интерес управления имениями... на разные лады высказывая необходимость ему знать мой личный взгляд на ведение хозяйства и т. п. Я с своей стороны категорично ему высказал, что мой взгляд в этом деле не причем, так как имением теперь владеет моя мать, я играю только роль ее посредника...». И далее : «Я там вечерком поехал верхом с Петром и Петром-кучером на поля, отведенные под мой хуторок, и мы застали в нескольких местах крестьянский скот на моем сенокосе. Я приступил к новой системе предупреждения этого и отнесся дружелюбно к пастухам, упрекнул их в том, что они не держатся своих полей, просил их больше этого не делать и получил от них обещание. Разумеется, они, может быть, в ту же ночь опять вернулись, но тем не менее я уверен, что настойчивостью и кротостью можно в этом деле добиться своего, как и во всяком другом. Любопытно было за ужином прислушиваться к отзывам об этой системе кучеров и конюхов. Один только Петр признает возможность таких отношений с крестьянами. Другие все поднимали на смех мои идеалистические опыты и предсказали полную неудачу». Говоря о поездке в деревню, Чертков попутно отвечает на вопрос Толстого, в письме его от 19 мая, об отношениях со своим молодым деревенским другом Петром Апуриным, которого он временно вызывал в Петербург, а затем, как это можно заключить из текста его письма, вновь отвез в деревню: «Отношения мои с Петром, — говорит он, —вовсе не пострадали во время нашего пребывания в Петербурге, хотя мы здесь и меньше виделись. Дружба наша спокойная и, мне кажется, прочная. Расставаясь с ним, я всё больше и больше убеждаюсь, до какой степени он мне дорог и близок». Следующая часть письма Черткова относится к высылке главы «пашковцев», В. А. Пашкова, мужа его тетки по матери (см. о нем прим. 2 к п. № 22, от 24 июля 1884), и единоверца его гр. Модеста Корфа, организовавшего вместе с Пашковым съезд представителей сектантов: «Вернувшись сюда, — пишет Чертков по этому вопросу, — я был возмущен до буквальной тошноты известием, что Пашкова и его единоверца Корфа изгоняют из России. Им предложили... подписать такие условия, на которые не может согласиться не только никакой верующий, но даже просто честный человек. Они должны были отказаться от всякого распространения своих убеждений, обещаться не раздавать никому ни одной книги, никогда не собираться для молитвы, не входить ни в какие сношения с сектантами. Они отказались подписать эту бумагу. Тогда им было передано повеление выехать из России с тем, чтобы и из-за границы они не вступали в переписку и ни в какие другие отношения с кем-либо из сектантов. В противном случае будет наложен секвестр на всё их имущество. О дне выезда им будет сообщено... Меня возмущает не отношение государственной власти, которая вся основана на насилии, но меня возмущает, что церковь, считающая себя представительницей учения Христа, допускает такую

защиту того, что она считает истиной. Я чувствую, что для меня это последняя капля в стакане, и хотя я вовсе не разделяю понимания Пашкова, однако, если бы теперь меня спросили, какого я вероисповедания, я ответил бы — христианского, не причисляя себя ни в какому из признанных вероисповеданий». В последней значительной части своего письма Чертков отвечает на возражение Толстого против напечатания перевода книги его «В чем моя вера» с пропусками (см. прим. 6 к № 18, от 19 мая): «Что вы говорите о печатании «В ч[ем] м[оя] в[ера]» с пропусками в Англии, — говорит он, — я хорошо понимаю, и мне не хотелось бы этого делать особенно теперь, что знаю, что вы видите в этом неудобство. Но я уверен, что и вы поймете, что в этой книге есть места, которым я настолько не сочувствую, что не решусь быть орудием их издания и распространения. Слово сказанное или переданное часто действует сильнее многих дел — вы с этим наверное согласны. А потому, как я не считаю себя вправе делать того, что против моих убеждений, так точно я не считаю себя вправе издавать то, что противно им. Может быть, я вовсе не издам вашей книги. Может быть, гектографирую ее и разошлю некоторым лицам. Во всяком случае ничего не предприму, не сообщив вам предварительно. Боюсь, что вам неприятна такая как будто цензура с моей стороны ваших мыслей. Но я не

мешать

хочу распространению вашей мысли в ее полности, а только желал бы самому содействовать распространению только таких мыслей, которые, положа руку на сердце, я признаю за истину». — Толстой, как видно из его письма, принял это заявление Черткова наилучшим образом.