Пташка Мэй — королева воинов

На первой странице красовалось старое черно-белое фото, а на нем — знакомая призрачная особа с гнилыми зубами. Мгновенно покрывшись мурашками, Мэй потянула газету к себе. «ТАЙНА ИСЧЕЗНОВЕНИЙ СТОЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ ДО СИХ ПОР НЕ РАЗГАДАНА». Подпись под снимком гласила: «Одна из пропавших — Берта Бреттуолер, известная своим бесшабашным характером и дурным запахом изо рта. Исчезла в 1897 году вскоре после октябрьских народных гуляний в Кабаньей Лощине».

Под снимком Берты шли еще фотографии, групповые. Двенадцать охотников, утонувших, как разъяснялось в подписи, при невыясненных обстоятельствах в лесном озере. Три монахини, пропавшие в том же лесу двадцать пять лет назад… И тут Мэй вздрогнула, зацепив боковым зрением надпись в правом верхнем углу. Вместо даты там стояло: «Готовься». И сверху безошибочно узнаваемые глаза Хозяйки Северной фермы.

Мэй выронила газету. Но когда глянула в тот угол еще раз, надписи уже не было. Если бы не тот непонятный телефонный звонок, она бы решила, что ей все померещилось.

И тут за спиной заскрипели парты. Обернувшись, Мэй увидела, что все повскакали с мест и с радостными возгласами бросились к окнам. Мэй подошла медленно, не решаясь выглянуть, боясь того, что может там увидеть. Весь восьмой класс прилип носами к стеклам, уставившись на небо. Мэй тоже задрала голову, но ничего не разглядела, кроме хмурых туч.

— Что происходит? — спросила она Питера Келли.

— Ты что, сестру Кристофер не слушала? — пропела Клэр.

Мэй помотала головой. Клэр кивнула на небо, расплываясь в ослепительной улыбке:

— Просто невероятно!

— Что невероятно? — Мэй проследила взгляд Клэр, но все равно ничего не поняла.

— Ты где пропадала, Мэй? В глубоком космосе? Снег обещали!

Глава третья

Первый снег

В день рождения Мэй, проснувшись, сразу почувствовала, что воздух пахнет как-то по-другому. Она моргнула, села в кровати и посмотрела в окно. Небо затянуло серой хмарью. Деревья в лесу жались друг к дружке, замерев, будто в предвкушении чего-то… невероятного. Птицы куда-то пропали, и весь мир словно притих, закутанный в ожидание.

И тут… Покачиваясь, словно перышко, на землю плавно опустился белый клочок ваты. Снежинка.

У Мэй перехватило дыхание. Она завороженно прижалась носом к стеклу. Еще один пушистый комочек. И еще один.

— Это за нами, киса, — прошептала Мэй. — За нами придут.

Под одеялом зашуршало. Высунувшиеся наружу уши Пессимиста насторожились и развернулись, как локаторы. Потом появилось остальное туловище — подрагивающее, изгибающееся и потягивающееся. Кот зевнул, чихнул и принялся вылизывать себя, недоуменно поглядывая на Мэй. И только потом поставил передние лапы на подоконник. Крохотные звездочки — уже не одна, — сыплющиеся с неба, словно пух, не произвели на него, судя по очередному равнодушному зевку, никакого впечатления.

— Надо торопиться, — решила Мэй.

Соскочив с кровати, она, дрожа, подошла к гардеробной и тихо-тихо, чтобы не разбудить спящую в соседней комнате маму, открыла дверь.

В гардеробной уже который год пылилась картонная коробка. Мэй опустилась перед ней на колени и, пошарив внутри, вытащила и расправила в воздухе свой черный купальник. В Навсегда на нем крутились спирали галактик и вспыхивали сверхновые — а здесь он превратился в самый обыкновенный черный купальник с блестками. Но у Мэй все равно сделалось спокойнее на душе от того, что вот он, здесь, никуда не делся. Она отложила его в сторону и зарылась пальцами в бархат другого одеяния, напоминавшего плащ с капюшоном. Саван. В Навсегда он превращал ее, живую девочку с бьющимся сердцем, в прозрачную серую тень, неотличимую от остальных призраков, а здесь тоже выглядел заурядной накидкой. Мэй ласково погладила саван и бережно уложила обратно в коробку.

Пессимист наблюдал за ней с кровати, застыв в позе сфинкса.

— Пойдем, киса! — стягивая его с одеяла, как вермишелину, и перекидывая через плечо, сказала Мэй. — Пора готовиться.

К вечеру Болотные Дебри укутало толстым белоснежным покрывалом. Казалось, что за окном теперь сплошной зефир и сахарная пудра. Мэй носилась по усадьбе, готовясь к прибытию гостей, чтобы хоть чем-то себя занять. Три года назад за самый настоящий день рождения с кучей гостей она отдала бы все богатства мира, а теперь ей как будто стало все равно. Она развесила воздушные шары, потом зеркальный дискотечный шар, купленный мамой в Кабаньей Лощине, и две пиньяты, которые они с мамой сделали сами. Затем Мэй принялась за печенье, останавливаясь у каждого окна, чтобы посмотреть на лес или вглядеться в серые тучи, будто там вдруг могла объявиться Хозяйка Северной фермы. Под пологом леса, обступившего усадьбу, сгустились черные тени, которые куда-то звали, манили многообещающе. Пессимист обволакивал шею Мэй, как боа, настороженно вытянув напружиненный хвост. Предвкушение витало по дому, словно стайка бабочек, садясь на все, чего Мэй касалась.

Тук-тук-тук!