Птичий город за облаками

Антоний Диоген, «Заоблачный Кукушгород», лист Φ

…когда заглянул я [в книгу], почудилось мне, будто я склонился над краем волшебного колодца. Раскинулись по ней и небо, и земля, и все страны, и все звери земные, а [посередине?]…

…увидел я города, полные огней и садов, услышал далекую музыку и пение. В одном городе увидел я свадьбу, девушек в многоцветных одеждах и юношей с золотыми мечами…

…плясали…

…и сердце мое [возрадовалось?]. Но вот перевернул я [страницу?] и увидел темные пылающие города, где люди сгорали заживо на собственном поле, и рабов гнали в цепях, и собаки глодали трупы, и младенцев сбрасывали с городской стены на острые колья, и когда я прислушался, услышал вопли и плач. И так я переворачивал страницу то туда, то сюда…

…красота и уродство…

…пляски и смерть…

…[не под силу]…

…я испугался…

Лейкпортская публичная библиотека

20 февраля 2020 г.

18:39

Зено

Дети сидят в закутке за стеллажами, держа сценарий на коленках: Кристофер Ди с чуть прищуренными голубыми глазами и очаровательной привычкой кривить губы; Алекс Гесс, крепыш с львиной гривой и неожиданно высоким шелковым голосом, который носит спортивные шорты в любую погоду и не замечает никаких невзгод, кроме голода; Натали, у которой на шее болтаются розовые наушники и которая удивительно тонко чувствует древнегреческий; Оливия Отт с коротенькой челочкой, умная до ужаса, в платье из разноцветных лоскутков, над которым она столько трудилась; и рыжая тощая Рейчел, что лежит на животе на ковре, в окружении декораций и всяческого реквизита, и ведет карандашом по строчкам пьесы, которые читают актеры.

— На одной стороне пляски, на другой смерть, — шепчет Алекс, делая вид, будто листает книгу. — Страница за страницей, страница за страницей…

Дети знают. Они знают, что внизу кто-то есть; знают, что им грозит опасность. До чего они храбрые, невероятно храбрые — читают шепотом пьесу, затаившись за стеллажами, стараются хоть ненадолго вырваться из ловушки.

Но им давно пора по домам. Кажется, вечность прошла с той минуты, как Шариф крикнул с первого этажа, что отнесет рюкзак в полицию. С тех пор снизу не доносилось ни звука; Марианна не принесла пиццу; никто не объявил в мегафон, что опасность миновала.

Зено встает, и ногу простреливает болью.

— Дочитай книгу до конца, воронишка, — шепчет богиня-Оливия, — и узнаешь тайны богов. Ты сможешь стать орлом или мудрой сильной совой, будешь свободен от желаний и смерти.

Надо было сказать Рексу, что он его любит. Надо было сказать об этом в Лагере номер пять, сказать об этом в Лондоне, надо было рассказать Хиллари, и миссис Бойдстен, и всем женщинам, с которыми он скрепя сердце ходил на свидания. Надо было не бояться рисковать. Вся жизнь ушла на то, чтобы принять самого себя, и он с удивлением понимает, что не попросил бы для себя еще хоть один год, хоть один месяц: восьмидесяти шести лет достаточно. За жизнь у человека скапливается столько воспоминаний… Мозг постоянно их перебирает, взвешивает последствия, отгораживается от боли, и все-таки даже в таком возрасте ты тащишь за собой громадный мешок с воспоминаниями, груз размером с континент. В конце концов приходит время избавить мир от всего этого.

Рейчел машет рукой, шепчет:

— Стоп! — и встряхивает сценарий. — Мистер Нинис! Вот эти два листа, где целая куча пропусков, про дикий лук и про пляски? По-моему, они у нас не в том месте. Это все происходит не в Заоблачном Кукушгороде, а опять в Аркадии.

— Чего? — спрашивает Алекс. — Это ты о чем?

— Тихо! — шепчет Зено. — Пожалуйста, тише!

— Я про племянницу, — шепчет Рейчел. — Мы совсем про нее забыли. Мистер Нинис же сказал — самое главное, что история была придумана для кого-то, чтобы ее по кусочкам отправляли куда-то далеко умирающей девочке, — зачем бы тогда Аитон выбрал остаться среди звезд и жить вечно?

Богиня-Оливия в платье с блестками присаживается на корточки поближе к Рейчел:

— Так он не дочитал книгу?

— Поэтому он и пишет свою историю на табличках! — говорит Рейчел. — Их вместе с ним похоронили, потому что он не остался в Заоблачном Кукушгороде. Он выбрал… Какое там слово было, мистер Нинис?