Птичий путь

– Сводишь две критические массы – свое желание и желаемый предмет. Начинается горение по принципу ядерного.

– И всё?

– В общем, да, – скучающе проговорил Сколот. – Осталось научиться уплотнять желания. До критической массы.

Она вздохнула с мечтательным сожалением:

– Легко сказать – до критической массы… Ты не хочешь, чтоб я уезжала?

– Конечно, вдвоем здесь было бы веселее.

– Нет, ты искуситель! – Дара засмеялась. – Сначала песнями меня прельстил в переходе, теперь своим юродством. Стратиг не зря тебя наказал… Кстати, а что теперь будет с соларисом?

– Наверное, отдадут китайцам. Чтобы они усмирили агрессию Запада. Если уже не отдали… Но мне теперь все равно!

– Не зря говорят: все гении блаженны! Знаешь, как тебя теперь называют? Алхимик!

– Я лишенец в смирительной рубашке, – усмехнулся он. – Отшельник с Мауры!

Дара приподняла его голову и положила себе на колени. Провела пальчиками по губам.

– С тобой интересно. Жаль, мы не встретились на Таригах. А были там в одно и то же время…

– Но в разных пространствах…

– Хочешь, я останусь с тобой до утра?

– Не хочу, – мгновенно отозвался он.

– Не спеши, подумай. – Дара положила ладонь на солнечное сплетение. – Останусь до утра, и ты забудешь эту крашеную Роксану. Я тоже умею управлять материями, знаю одно древнее правило – клин вышибают клином. Иначе ты и в самом деле превратишься в снежного человека. Грудь уже мохнатая… И еще узнаешь, почему мне дали такое имя – Зазноба.

– Имя у тебя выразительное…

– И потом не оставлю тебя одного на Мауре. Буду иногда приезжать. Тайно от Стратига… Хочешь?

– Гитару привезешь? – спросил он.

– Привезу, так и быть.

– А вещества? Что вынесла из квартиры?

– Ты пользуешься моей добротой. Зачем тебе вещества на Мауре?

– Найду применение… Ну так вернешь?

– Верну. Если дашь слово, что не устроишь тут пожара. Или еще чего, чтоб бежать.

– Здо́рово. – Он сел. – Теперь верю, ты и правда училась в институте благородных девиц.

Дара глянула на его правую забинтованную руку, положила гребень в левую и склонила голову, тряхнув волосами.

– Расчеши мои космы.

– Давай так. – Он зачесал их назад и воткнул гребень. – Все, что ты предложила, оставь себе. В том числе вещества и гитару. А взамен скажи, как найти моего отца, Мамонта.

Она усмехнулась каким-то своим мыслями и потрепала его по щеке:

– Вижу, и ты прошел курс… воспитания чувств.

– Я тебя слушаю, Зазноба.

Сколот сел и вдруг увидел белеющие в темноте ее ступни – пальцев не было на обеих. Вместо них – ровное, неестественное закругление и вроде бы даже серый намозоленный послеоперационный рубец…

И сразу как-то стало понятно, почему она ходит семенящим шажком.

Дара заметила его взгляд и спрятала ноги под себя.

– К сожалению, нам мало что известно, – подбирая слова, проговорила, она, – об уроках избранных… Впрочем, как и о жизни и смерти… Всё только слухи, понимаешь? Молва, сплетни…

– Говори, что известно.

– Не пожалеешь?

– Никогда ни о чем не жалею. И повинуюсь року!

– Тебе станет еще горше, – посочувствовала Зазноба. – Сидеть беспутным отшельником на Мауре, в ловушке для странников…

– Перетерплю. – Ему хотелось спросить, что у нее с ногами, однако спросил о другом: – Откуда в тебе столько сострадания к моей участи?

– Ты сын Мамонта. А я обязана ему своей судьбой. И даже прозвищем.

– Вот даже как?..

– Прости, что искушала тебя… Захотела испытать, достойный ли ты сын. Теперь знаю – Мамонт тобой гордился бы.

– Почему ты так говоришь о нем?..

– Я слышала, твой отец погиб. Будто кощеи Старого Света сыграли на одной струне… Знаешь, что это значит?

– Нет. – Сколот ощутил сосущую пустоту в солнечном сплетении.

– Тогда и знать не нужно… В общем, Мамонта обнаружили в Швейцарии, со струной на шее. От гавайской гитары… Китайцы опознали его как члена их делегации. Были сообщения в газетах – дескать, суицид.

– Вранье, не верю! Отец любил жизнь, а его любила Валькирия! И держала над ним обережный круг…

– В самоубийство никто и не верит.

– То есть его убили?

– Больше ничего не знаю… А теперь отпусти меня!

– Езжай, – равнодушно обронил он, дабы не выдать, что творится в душе. – Сказал же: не держу.

Дара нехотя стала надевать маленькие ботинки.

– Что у тебя с ногами? – прямо спросил Сколот.

– Отморозила пальцы. – Дара встала. – И сама чуть не замерзла. Мамонт отогрел и назвал Зазнобой. В шутку. А мне понравилось… Я тебя не оставлю, Сколот. И постараюсь помочь.

– Как тебя звали? Настоящее имя? Может, я слышал…

– Инга, – отозвалась она уже на ходу. – Ты обо мне ничего не мог слышать.

– Благодарю тебя, Инга! – крикнул Сколот ей вслед.

Она пропала за деревьями, и уже снизу донесся ее голос:

– Блаженный!.. Я навещу тебя! Чтоб ты шерстью не оброс…

6

Он застиг Роксану в самый последний момент, когда она, связав простыни, пыталась спуститься с балкона второго этажа и была уже за парапетом. Успел схватить за волосы, как утопающую, несмотря на верткое, кошачье сопротивление, втащил на балкон и скомкал, словно лист бумаги.

– Ненавижу тебя! – прошипела она, сверкая глазами. – Как ты посмел прикасаться к моим космам?!

Между пальцев Марата остались ее локоны…