Птичка

“Поспешный” вклинился в бой с градом залпов и стрельбы. Два турецких корабля, уже довольно потрепанные, отступили к берегам османской империи, а последний вражеский линейный корабль еще пытался нападать, пытаясь потопить многострадальную “Ольгу”. Уже через четверть часа, “Ольга” сильно накренилась и пошла ко дну со всей командой. “Поспешный” же, приблизившись к ней на минимальное расстояние, не переставая, стрелял по последнему турецкому кораблю, и пытался поднять на борт уцелевших моряков с потопленного корвета.

Четыре шлюпки с ”Поспешного” под градом огня плавали по бурным кровавым водам и вытягивали из ледяной воды, раненых моряков ”Ольги”, которые из последних сил держались на воде. Наконец, турок, видимо решив, что его миссия выполнена, и наглый русский корвет, который посмел шпионить у их берегов, потоплен, устремился к турецкому берегу, оставив “Поспешному” вылавливать остатки несчастной команды.

Потери были ужасными. Из всей команды, состоящей из восьмидесяти трех человек, удалось спасти лишь двадцать два человека, в числе которых были три офицера. Скарятин был так же в числе спасенных. От многочисленных ран, потеряв сознание еще на тонущем корабле, Дмитрий спасся лишь благодаря одному из матросов, который удерживал раненного капитана в воде на куске реи, пока их не выловили.

После этой трагедии, Скарятина понизили в звании до капитана – лейтенанта, и отстранили от службы на ближайшие два года. Это неприятное известие он получил дома, через три дня после возвращения в Севастополь.

Севастополь, особняк Скарятиных,

1835 год, Январь, 24

– Вы больны! Немедленно ложитесь! – возмутился доктор, который едва вошел в спальню больного.

– Мне надо уехать, – прохрипел Дмитрий, застегивая последние пуговицы на сюртуке.

– Дмитрий Петрович, я запретил Вам подниматься!

– Доктор, я все равно уеду, – глухо произнес Скарятин. Он был дома уже шестой день. Неделю назад, его привезли без сознания, и лишь на вторые сутки он пришел в себя. Через два дня принесли приказ из морского ведомства. Из него Скарятин узнал, что его понизили в звании на три чина и отстранили от плавания на два года. Это известие вызвало в нем еще один приступ болезненной судороги, и он на несколько часов вновь потерял сознание. Однако придя в себя, Дмитрий заставил себя не думать о неудачах по службе, и размышлял лишь о том, чтобы как можно скорее набраться сил, и броситься на поиски Аглаи. Мысли о ней, ни на минуту не оставляли Скарятина. И вот сегодня, он ощутил в себе нужные силы для поездки.

– Вы не осознаете, всей опасности! – вновь воскликнул доктор, подходя к нему. – Вы нездоровы. У Вас не спадает температура. Вы не можете никуда ехать!

Скарятин обернулся к доктору и, сверкая лихорадочными глазами, глухо произнес:

– Моя жена пропала, я должен ее найти.

– В таком состоянии Вы не найдете ее. Вы еле держитесь на ногах!

Лихорадка, которая не проходила уже восемь дней подряд, мучила Дмитрия. Но он, несмотря на категоричные слова доктора, все же уехал из дому. Он направился прямиком в гостиницу, где в октябре оставил Николая. Там он узнал, куда далее направился тот странный нелюдимый постоялец с прелестной печальной дамой, которая была с ним. Дмитрий бросился верхом по их следу. Но уже через две суток, его привезли обратно в Севастополь в бессознательном состоянии из Гурзуфа. Скарятина подобрали на улице сердобольные горожане, когда он упал с коня посреди бела дня.

Застудив и без того тяжелую рану на ноге, Дмитрий оказался еще в более тяжелом положении, нежели после сражения. У него началась гангрена, и доктор приказал срочно везти его в городской военный госпиталь на операцию. Ногу удалось спасти, но доктор заявил, что Дмитрий, возможно, не сможет ходить. К тому же был вероятен новый рецидив болезни. Через четыре дня из госпиталя Скарятина отправили обратно домой, прописав ему постельный режим.

Однако едва Дмитрий пришел в себя, он изменил свое поведение. Он и сам не жаждал никуда более ехать. Он сник, отказывался пить лекарства, перестал есть, и проводил в постели все дни напролет. Доктор приходил на перевязки и замечал, что с каждым днем раны Скарятина затягиваются, а его душеное состояние становится удручающим. Дмитрий не позволял открывать окна и проветривать спальню, ни с кем не разговаривал и отказывался видеть сына.

Однажды при визите земский доктор, заметил, как Скарятин строго выпроводил слугу с обедом, не съев не ложки.

– И долго Вы будете себя жалеть? – спросил строго доктор Лев Николаевич, проходя в вонючую, темную спальню Скарятина.

Дмитрий медленно перевел глаза на доктора.

– Вы ошибаетесь, Лев Николаевич, – произнес он загробным голосом.

– Я давно хотел сказать Вам Дмитрий Петрович, что жалость к себе Вас погубит.

– И что же? Мне уже все равно, – сказал Дмитрий глухо и отвернул лицо от доктора.

Лев Николаевич подошел к его постели и строго взглянул на Скарятина.

– Посмотрите в кого Вы превратились? Вы герой, русский моряк и военный офицер! Вы, который не раз смотрели опасности в лицо! Теперь Вы лежите, словно кисейная барышня и желаете умереть?