Птичка-невеличка

– Так, – строго заговорила женщина, кидая взгляды на сыновей, – никаких больше пиратов. Займитесь уборкой и оставьте в покое бедных Дюшу и Берта. Чтобы в следующий раз, когда я зайду, всё было чисто, – и с этими словами Анна Алексеевна вышла из комнаты.

Мальчики беспрекословно её послушались. Старший из братьев – Степан – приступил к освобождению невольников, а младший прибирал следы недавней схватки. Женя открылверхний ящик запылённого шкафа, чтобы спрятать туда сабли и предостеречь обоих от желания продолжить бой. Но неожиданно оттуда выпал пакет со старыми игрушками, и руки ребёнка неосознанно потянулись открыть его.

– Эге-гей, смотри, что нашёл! – и Женька радостно поднял несколько бандан вверх, – да тут и самодельные лошадки-скакалки есть! Стёпа резко выхватил из рук брата одну повязку и деревянного жеребца и через секунду завопил.

– Я, Дикий Билл Хикок, коренной житель Техаса, хозяин этого крапчатого мустанга и покоритель прерий, вызываю тебя на дуэль! Сразись со мной и сравним наши силы, если ты не слабак!

– Чтобы Буч Кэссиди боялся? Ни за что! Сражаемся!

Оставшуюся часть вечера ковбои успешно дрались, но о том, что было после, можно лишь догадываться.

Ярко-зелёные глаза

Я наводила порядок на чердаке. Уже давным-давно туда не ступала нога человека, проход, как и всё остальное, зарос паутиной, а насекомые при виде меня перебегали из угла в угол. Не было ни одного светильника, даже единственное окно было заколочено досками. Кое-что удавалось увидеть благодаря фонарику. Но он то и дело подводил меня: моментами подмигивал и затухал, видимо, давно пора поменять батарейки.

"Ай", – я ударился обо что-то твёрдое. Направил свет – это был огромный пыльный чемодан, по виду – деревянный, с небольшой кожаной ручкой.

Бац! Неожиданно фонарь перестал работать. Всё-таки поменять батарейки придётся. Темнота. Кромешный мрак. Что делать? Я нащупал руками на полу железную удлинённую вещицу. В голову сразу пришла мысль: "Керосиновая лампа". Вынул из кармана коробок спичек и зажёг светильник. Там оставалось еще немного топлива. Теперь всё было отчетливо видно: на стенах чердака висели выцветшие картины, в углу лежал костыль и старые куклы, рядом мостился старый велосипед и пара перчаток. Я вернулся к чемодану. Он, как и всё здесь находящееся, по возрасту выглядел намного старше меня. Подёргал ручку – открылся. Оттуда вывалились тетрадки, блокноты, кипа писем и прочей макулатуры. Конверты пожелтели от времени, надписи на них размылись, прочитать, кому они были адресованы и от кого, было сложно. Раскрыв одно из них, я смог прочесть содержание:

"Любимая Надечка, голубка моя! Сердце моё замирает от одной мысли, что ты можешь получить моё письмо, что ты и доченька увидите мой почерк, узнаете, что я жив и здоров.

… Я помню, всегда буду помнить, всю жизнь, что расставался с тобой больной в Степанках, где только появилась на свет Машенька. Расстались внезапно, даже не попрощались… Ты была в ужасном положении. Я утешал себя надеждой, что твои страдания – страдания сотен, тысяч женщин, с чьими судьбами так распорядилась война. Война есть война. В прошлом письме ты писала, что вам помогла баба Зина. Как она?

Весь январь мы провели в лесу, в феврале жили в землянках. Я пытался скрываться, как только можно было, но фашистские холуи проведали обо мне. Охотились как за животным. Однако они бессильны. Партизаны неуловимы.

Как Машенька? Как ты сама? Я верю, что вы всё мужественно сможете перенести. Вы с Машенькой постоянно мелькаете перед глазами. Как я хочу вас увидеть! Надечка, люблю тебя, целую! Твой и только твой Вася".

Я открыл ещё один конверт:

"Надюша, солнце моё, получил недавно от вас весточку, рад, что вы живы, здоровы.

Не могу сказать того же. Мы с товарищами стали похожими на мельников – все в пыли. Она на зубах, во рту, на языке. Лето нас не щадит. Зной. Жара. Очень хочется пить. Идём и днём, и ночью. Кругом поля, болота, поля и снова болота. Привалы редки. Нестерпимо болят ступни, водянки. Потихоньку привыкаем. Нас пикировали, бомбили с высоты. Куда идём – не знаем. Бывает, путаемся, и приходится возвращаться. Единственное – знаем, что идём прямо. Прямо к Победе. Постоянно вспоминаю тебя с Машенькой. Как провели именины доченьки? Как ты? Как хозяйство? Крепко-крепко обнимаю. Обещаю, что вернусь. Обязательно ждите!.. "

В самом последнем письме было написано немного:

"Наденька, любимая, спешу поделиться радостью: Победа уже близко. У нас весна в самом разгаре. Позавчера получил вторую правительственную награду. Отдаём последние силы за нашу Родину, за народ и любимую землю! Надеюсь, дома всё благополучно. Ждите моего скорого приезда. Машеньке передавай привет. Целую. Постоянно думаю о вас, о стране и о Победе."

"Бабушка Маша", – я сразу понял, что в письмах говорится об отце моей бабушки, прадеде Василии Петровиче.

Под грудой конвертов я нашел черно-белый портрет. На нём красовался красивый молодой мужчина. На обратной стороне большими буквами было нацарапано: "Васенька. 1941 год. Вспоминаю твои ярко-зеленые глаза".