Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

— У вас вкусы исключительно варварские, леди Филавандрис, заметил он едко. Уж вы бы предпочли степные обычаи: дорваться, поиметь все в пределах видимости, вскочить на коня и поехать себе дальше. Едва закончив, он понял, что выдает себя с головой.

— Так ты боишься, что я потеряю интерес, если будешь слишком сговорчивым? Поимею и выброшу? быстро спросила Фэйд, хватая его за руку.

Щеки его залил горячий румянец. Таэсса лишь понадеялся, что его не видно в сумерках. Черт бы побрал ее догадливость! Он попытался замаскировать стыд гневом:

— Это просто оскорбительно. Никто не посмеет бросить Эссу Элью!

Таэсса хотел вскочить, но Фэйд не пустила. Она привстала, стиснув его запястье, и прижала его к спинке дивана. Он не мог оттолкнуть ее, не попав по сломанным ребрам, поэтому сдался, лишь отвернул лицо, не имея сил выдержать ее горящий взгляд.

— Я спрашивала однажды и еще раз спрошу. Кто этот человек, который попользовался тобой и бросил? Кто тебя уверил, что нельзя быть искренним, нельзя себя отдавать? Я ему шею сверну за то, что он с тобой сделал!

— У меня был лучший учитель: я сам, тихо сказал Таэсса. Откровенность была болезненной и приятной, как шатающийся зуб. Он был уверен, что совершает ошибку. Но желание швырнуть ей в лицо правду, которой она так жаждала, было непреодолимым. Из него полились слова, будто прорвало плотину: — Мне было сколько? Четырнадцать? Эльфы созревают куда позже людей. Но во мне, похоже, человеческой крови больше, чем эльфийской. Я всегда его любил, с рождения, наверное. Но в четырнадцать вся эта любовь и уважение переплавились в такую похоть, какой ни один эльф даже представить не в силах. Я больше никого в жизни так не вожделел, как его. Сначала сходил с ума молча, потом не выдержал и признался. Потом утратил всякий стыд и принялся умолять.

— Он тебе отказал.

— Естественно. Я бы сам отказал этому чокнутому мальчишке, Таэссу душила горечь, он как будто заново переживал отчаяние и боль более чем десятилетней давности. Он сделал все, чтобы смягчить отказ. Он был убедителен, нежен, взывал к моему рассудку, к эльфийским обычаям, к человеческим… Все напрасно. Я хотел забыть его, увлечься кем-то другим тоже напрасно. Во всем мире не было никого красивее и желаннее, чем он. Я пустился во все тяжкие, трахался направо и налево, чуть ли не с первым встречным надеялся, что хоть ревновать его заставлю. Безуспешно. Тогда я решил, что незачем жить без него. Я… Ну, в общем, меня откачали. Я еще пару лет носил широкие браслеты, не снимая, а потом даже шрамы сошли.

Она молча прижала его ладонь к щеке и поцеловала запястье. Таэсса прервался было, но слова жгли язык, как отрава, которую нужно выплюнуть. Он никогда, никому об этом не рассказывал. Но люди многое замечали. Не удалось удержать в тайне ни попытку самоубийства, ни свою пагубную страсть. Чего ради он столько лет молчал? От стыда, наверное. От стыда за себя.

— Он чуть было не последовал за мной. Он ведь всегда любил меня больше жизни. Только не так, как мне того хотелось. Он был в ужасе, что едва меня не потерял. Что ему оставалось? Он пришел в мою спальню ночью. Единый Боже, я… Я его не оттолкнул. Я взял все, что мне отдали, я упивался его телом, его поцелуями… Я был на вершине блаженства. Месяц, два, три, а потом… Все ушло! Поиграл и бросил, как ребенок надоевшую игрушку! голос его дрогнул, и он прижал пальцы свободной руки к губам. Справившись с собой, продолжил глухо: Никогда нельзя получать то, чего страстно желаешь. Срываешь розу, а она увядает прямо в ладони. Счастливая любовь сама себя душит, как ты не понимаешь!

Его затрясло. Фэйд прижала его к себе, и он обнял ее, вжимаясь лицом в любимое местечко между шеей и плечом. Щекой он наткнулся на перевязь и вздрогнул, пытаясь отстраниться, боясь ненароком задеть ее больную руку. Позорище, она ведь пострадала, это он должен ее утешать, а не наоборот! Но она прижала его крепче и нежно сказала на ухо:

— Во-первых, он тебя не хотел. Делать то, что не хочешь патентованный способ задушить любовь. А во-вторых, ты излишне драматизируешь, мой серебряный. Вы ведь по-прежнему живете в одном доме, по-прежнему любите друг друга. Никто не умер, не повесился, не утопился. Всем бы подростковым романам такой удачный конец.

— Да, но все-таки… Он вздрогнул и быстро спросил: Как ты догадалась, о ком я?

— Трудно не догадаться. Ты разве что имя его не назвал. Будь на горизонте твой папочка и мой, я бы еще подумала. Но когда они свалили за море, ты, наверное, был обречен.

— Я ведь потомок Дирфиона. Инцест у меня в крови.

— Чушь собачья, шепнула она все так же нежно. У тебя в крови любить степняков. Меня, то есть.

Можно было поспорить. Можно было гордо вздернуть нос и сказать: «Не воображайте о себе слишком много, принцесса. Степняк из вас никудышный. И с чего вы взяли, что я вас люблю?» Но он тихонько хихикнул и спорить не стал.