Птицы поют на рассвете

«А ресторан!..» — вспоминал Кирилл. Он даже залюбовался двухэтажным зданием на перекрестке шумных улиц. На стенах, выкрашенных в охристый цвет, изображены головы бизонов, хвостатые драконы, пантеры, медведи, точь-в-точь как на кузовах немецких автомашин, стоявших на мостовой вдоль тротуара. Вывеска — по-немецки и по-русски: ресторан «Шпрее». Присмотревшись к зданию, можно было заметить, что еще недавно было оно разрушено — пробоины на фасаде выложены свежим кирпичом. Федор, знал Кирилл, явился в городскую управу: так и так, хочет попытать счастья на предпринимательском поприще. Он принес расчеты, выкладки, убеждавшие, что дело стоящее и нужное — в городе же нет еще ни одного ресторана. В управе рассудили — предложение дельное, да и будущий хозяин ресторана внушает доверие: при большевиках сидел в тюрьме. Правда, состоял двадцать лет в коммунистической партии, но сама же партия отвергла его, — объявила врагом народа. «Начинайте», — сказали ему. Кирилл посмотрел в большое овальное окно: за столиками сидели немцы, должно быть, шоферы, ефрейторы и солдаты, проезжавшие через город, и, судя по их виду, служащие, работавшие в городских оккупационных учреждениях. Официантки разносили на подносах блюда. Кирилл вошел в ресторан, пробрался в угол, сел за свободный столик. Перед ним вырос Федор. Он бы и не узнал его, если б не басовитый голос, запомнившийся ему, если б не приплюснутый нос и шрам на щеке. Подтянутый, в черном костюме, в белой рубашке с бабочкой, чисто выбритый. «А мы, что ли, немцев не кусали?..» Неужели тот самый голос, произнесший тогда, в обкоме, эти слова, сейчас спросил его: «Вам что угодно, пан?» Сделал вид, что не узнал Кирилла. Или в самом деле не узнал. Пан так пан. «Так что?» — повторил Федор. «Бифштекс. Не очень прожаренный, с кровью». — «Хорошо, пан. На сладкое?» — «Ананас…» — «Пан шутит, конечно. Консервированную вишню не угодно?» Вот и пароль. Бифштекс с кровью… Ананас… И отзыв: консервированная вишня… На всякий случай, сказал Лещев, пусть Кирилл запомнит пароль и отзыв, мало ли что… Кирилл видел, как обрадовался Федор, когда сказал ему, чтоб слал в Снежницы машину за мясом. Хмурое лицо его посветлело. «Ох и ресторан же!..» — опять подумалось. А пообедал как!..

Кирилл проглотил слюну.

— Алесь, ничего не осталось пожевать? Есть, братец, хочется.

— В правом кармане. Хлеб с колбасой. Достаньте. Девчата из того «Шпрее» сунули.

Кирилл вынул из кармана Алеся завернутые в газету бутерброды, один ткнул Алесю в руку, другой сам стал есть.

— Жми, Алесь. Дотемна бы добраться к месту.

— Жму. — Алесь дожевывал бутерброд.

Дорога бежала уже посреди поля, оно все шире распахивалось перед ними.

Кирилл стал думать об Ивашкевиче. Возможно, и он к ночи вернется. Если б тоже удача! Он поймает Сариновича, этого прохвоста, помощника бургомистра. Кирилл почему-то уверен, что поймает. Припугнет его как следует, и тот сдастся. Саринович — правая рука бургомистра, тоже начальник. Он может многое сообщить о своем районе. Особенно о перевозках войск, о базах и складах… Важный район. Кирилл и Ивашкевич уже знали, что представляет собой Саринович. Трус. В свой хутор наезжает редко, утром прибывает, а к вечеру, засветло, возвращается в Лесное: приспособил в управе закуток — кровать, столик. Еще ни одной ночи не провел он дома: ночь же — партизанский день… А партизан он боится. Кирилл усмехнулся, вспомнив, как сказал Ивашкевичу: «Возьми и Петрушко. Посмотрим, есть ли соль в этом мужике…»

«Только бы все обошлось», — беспокоился Кирилл. Усталость уже не так сказывалась, и все, что приходило в голову, было успокаивающим, удачливым…

Впереди, далеко за полем, горбился холм. Дорога влезла на холм, потом торопливым зигзагом скатилась с него и, выпрямившись, вползла в деревню.

Деревня открывалась по-осеннему нелюдимая, занятая своими невидными делами. Показались длинные ряды коровников с множеством окошек в одну линию, с силосными башнями в конце, издали они походили на железнодорожные составы с высокими и толстыми паровозными трубами. Навстречу двигалась подвода с молочными бидонами. Дорога поблескивала рытвинами, в которых стояла вода, и подвода вгрузала в них то передними, то задними колесами. Расстояние между грузовиком и подводой быстро сокращалось, в переднем стекле, как на экране, уже хорошо виделась молодая женщина в поддевке и тупоносых сапогах с широкими голенищами. Вожжами понукала она тощую ребристую лошадь. Лошадь напряженно выбрасывала вперед ноги, судорожно цепляясь за землю, и мотала головой — вверх-вниз, будто иначе ей и с места не сдвинуться.

Алесь высунулся из кабины.

— Оксана! — окликнул он женщину, когда та поравнялась с грузовиком. Алесь остановил машину. — Здравствуй.

Женщина тоже остановилась.

— Здравствуй, — сказала она.

— Как живешь, Оксана?

Она усмехнулась:

— Как все…

— Значит, плохо.

Алесь достал из кузова мятое ведро.

— Все туда возишь?.. — на ходу ткнул он пальцем через плечо.

— А куда ж…