Птицы, звери и родственники

По пути к морю мы вышли за пределы тени, отбрасываемой горою, и снова оказались во власти теплых лучей заходящего солнца, окрасившего небо позади темной массы горы Пантократор алым костром заката; его отражение в воде было похоже на объятый пламенем кипарис. Редкие небольшие облачка стали розовыми и желтыми, словно виноградные листья; наконец солнце утонуло за горою, и небо из синего превратилось в бледно-зеленое, а гладкая поверхность моря на мгновение вспыхнула всеми волшебными цветами огненного опала. Неумолчно стучал мотор, от винта за кормой тянулся белый кружевной узор. Свен мягко и нежно взял на аккордеоне первые ноты романса «Белый миндаль», и все мы дружно подхватили:

Солнечным утром коснулась любимаяЛегкой рукою ветвей белоснежных.Цвет миндаля вмиг осыпал ей локоны,Лег лепестками на плечи нежные,Лег лепестками на темные локоны.

Белой метелицей на плечи нежные.

Голос Спиро, глубокий, богатый и мягкий, словно черный бархат, удачно гармонировал с приятным баритоном Теодора и тенором Ларри. Из голубой пучины перед носом нашей лодки выскочили две летучие рыбки, пронеслись над поверхностью и исчезли в сумеречном море.

Стало уже довольно темно, и можно было наблюдать легкое фосфоресцирующее свечение воды. Темное вино с приятным плеском разливалось из фаянсовых кувшинов в стаканы — то самое вино, которое в прошлом году ворчало в свое удовольствие в коричневых бочках. Легкий ветерок, теплый и мягкий, словно лапа котенка, обвевал лодку. Кралефски, откинув голову, с глазами, полными слез, пел бархатно-голубому небу, мерцающему звездами. Море шелестело у бортов лодки шорохом опавших листьев, когда они, гонимые зимним ветром, шуршат о стволы деревьев, подаривших им жизнь.

— Что же ты, милая, в зимнем уборе? —Тихо сказал я, шагнув ей навстречу.Цвет миндаля я на землю отряхивал,Гладя ей локоны, трогая плечи.

Темные локоны, нежные плечи.

Далеко-далеко, в проливе между Корфу и материком, сгустившаяся тьма озарилась огнями рыбачьих судов, словно небольшой отрезок Млечного Пути упал со звездного неба в море. Над панцирем Албанских гор медленно выплыла луна, сперва алая, словно заходящее солнце, потом медная, затем светло-желтая и, наконец, белая. Легкая морская рябь сияла, будто тысячи рыбьих чешуек.

Теплый воздух, пьянящий вкус вина и меланхолическая красота ночи наполнили меня светлой печалью. Так будет всегда, думал я. Сияющий дружелюбный остров, полный тайн. Моя семья и мои звери вокруг меня. И конечно же наши друзья. Бородатая голова Теодора, темнеющая на фоне луны, — к ней бы еще рожки, и будет самый настоящий Пан; Кралефски, рыдающий не стесняясь, словно черный гном, плачущий из-за того, что его выгнали из сказочной страны; Спиро с мрачным смуглым лицом и голосом густым и вибрирующим, словно гул миллиона летних пчел; Дональд и Макс, хмурящиеся из-за того, что им с трудом удается вспоминать слова песенки и в то же время попадать в такт; Свен, словно неуклюжий белобрысый ребенок, извлекающий задушевные звуки из своего громоздкого инструмента:

Жизнь наша юная лишь начинается,Годы не скоро седыми нас сделают.Не накликай — я тебя умоляю —

Зиму холодную с вьюгами белыми.Зиму с метелями, с вьюгами белыми.

Ну вот, думал я, зима все ближе, но после снова придет весна — чистая, сияющая, яркая, как щегол, а потом опять лето с долгими, жаркими днями, желтыми, как нарцисс.

— Не накликай, я тебя заклинаю,Зиму жестокую, зиму метельную,Зиму жестокую, зиму метельную.

Убаюканный вином и стуком мотора, теплотой ночи и песнью, я заснул. Лодка несла нас по теплым бархатным волнам к нашему острову, а вдаль уносились прекрасные дни, которым не суждено было возвратиться.

Эпилог

«Корфу представляет для меня столь великое значение, что потеря его нанесла бы непоправимый удар по всем моим планам.

Помните о следующем: при нынешнем состоянии дел в Европе величайшим несчастьем, которое может на меня обрушиться, будет потеря Корфу».

Наполеон

Из переписки

Письмо