Публицистика 1884—1900 гг

Как можно было вообразить, будто речь тут идет о Питте-сыне, если тот никогда не передвигался в инвалидной коляске, не носил париков и уж наверняка не мог похвастаться римским носом? Это же описание Питта-отца, впоследствии графа Четхэма. Перепутать двух Питгов, может быть, и простительно, но что скажем мы о неспособности распознать то явное, что содержит в себе сама цитата? Хотелось бы надеяться, что мистер Беербом действительно не станет «молоть вздор» по поводу обсуждаемой нами эпохи, — во всяком случае, до тех пор, пока не прочтет о ней что-либо более существенное, нежели пусть и живой, но во многом неточный очерк д'Орвилли.

Встречая в тексте описание денди, стоявшего, сунув большой палец подмышку, мистер Беербом тут же исполняется насмешливого презрения. При этом о Брюммеле автор статьи пишет в таком тоне, который позволяет предположить, будто он хоть что-то знает об этом человеке. Что ж, в таком случае ему должно быть хорошо известно, что описанная поза как раз и была для Брюммеля весьма характерна. Именно так стоящим изображали его в своих зарисовках многие современники. Любому студенту тут же придет на ум фронтиспис ко второму тому мемуаров Гроноу. Там Брюммель стоит именно так, как не мог бы, по Максу Беербому, стоять стиляга того времени: сунув большой палец подмышку.

Упоминает мистер Беербом и «некогда распространенную, но давно осмеянную сказку» о том, как «регенту запретили участвовать в скачках». После приведенных примеров, характеризующих степень приверженности мистера Беербома исторической точности, голословное утверждение о том, что этот эпизод — не более, чем сказка, удовлетворить нас уже никак не может. Тем более, что даже упомянуть о нем он не в состоянии, не допустив ошибки: происшествие, о котором идет речь, имело место в 1791 году — за двадцать лет до того, как Георг сделался Регентом.

Действительно, Принц Уэльский не был тогда назван по имени — такую дерзость не могла себе позволить даже автократичная верхушка Жокейского клуба, — но его жокей, Сэм Чифней, был дисквалифицирован, что в конечном итоге имело тот же смысл. С рассказом о том самого Чифнея можно познакомиться, прочтя его небольшой памфлет под названием «Истинный гений».

Мистер Беербом утверждает, что Принц никак не мог быть курносым. Тут ему предстоит поспорить скорее с художником Лоуренсом, изобразившим его таковым.

Суть комментария мистера Беербома к обрисованной мной картине того времени сводится к мысли о том, что я, владея, возможно, фактической информацией, не сумел уловить дух времени. Не могу сказать об оппоненте противоположное; в своей попытке «уловить» отдельные факты он оказался далек от успеха.

Мистер Беербом вправе разглагольствовать о моих «домашних манерах» и очках в золотой оправе, не боясь ошибиться; о нравах недавнего прошлого он, однако, не имеет ни малейшего представления.

Искренне ваш,

А. Конан-Дойл

«Реформ-клуб», Пэлл-Мэлл.

Последний исторический казус доктора А. Конан-Дойла (2)

«Сэтердей ревью»

9 января 1897 г.

Сэр! Я вижу, спасти положение может лишь ряд уступок с моей стороны мистеру Беербому. Если он ими удовлетворится, то я — тем более. Не могу мысленно не поаплодировать его выводу о том, что поскольку в какой-то момент своей жизни Георг носил звание Регента, вполне позволительно нам будет именовать так его и впредь. Полагаю, следуя логике этого аргумента, любую историческую личность удобнее всего было бы называть просто «младенцем» — это избавило бы нас от многих сложностей.

А. Конан-Дойл

«Грейсвуд-Бичез», Хаслмир, 4 января 1897 года.

О литературном этикете

«Дэйли кроникл»

7 августа 1897 г.

Милостивый Государь!

Киплингу, написавшему «Recessional», не пришлось публично разглагольствовать о том, что сам он думает по поводу этого стихотворения, или делиться воспоминаниями о том, как он его написал. Барри, создавшему прекрасное произведение, «Маргарет Огилви», также не было нужды давать пространные интервью, рекламирующие книгу до ее появления. Величие литературы как таковой — вот что служит единственной рекомендацией для разборчивого читателя; информацию же о конкретных достоинствах той или иной работы доводят до сведения широкой публики самые обычные рекламные агентства.

На правах коллеги-литератора я хотел бы убедительно попросить мистера Голла Кейна следовать тем же принципам. Действительно ли это его произведение — самое лучшее, каждый читатель должен решить самостоятельно. Лично я высокого мнения о некоторых его аспектах, но это уже выходит за рамки обсуждаемого нами вопроса.