Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

В этот же самый день прибыл в селение Старый Посад присланный Зарубиным казак Иван Кузнецов и принял общее начальство. Он составил и на следующий день отправил новое воззвание ко всем «начальствующим и настоятелям города Кунгура»[933]. Кузнецов писал, что он не удивляется тому, что жители не верят воззваниям башкирских предводителей и публикуемым ими манифестам. Он говорил, что и сам прежде не верил в появление императора Петра III, но теперь, когда самым видением лица его величества удостоились довольно видеть и при нем верноподданнически служить, «он не сомневается в его происхождении и уверяет, что то есть истинный царь,

из неизвестности на монарший престол восходящий».

Скорбя о грабежах и насилиях, причиненных башкирцами жителям, Кузнецов просил припомнить, «что народ этот имеет отменные мысли» против русских, и уверял, что он прислан для введения среди их порядка и устройства. Он говорил, что принял уже меры к восстановлению церквей, разрушенных и разоренных башкирцами, и просил покориться, не оказывая сопротивления.

Не получив никакого ответа, Кузнецов в 7 часов утра, 23 января, с толпой до 2 тысяч человек подошел к Кунгуру и, имея при себе семь пушек, открыл из них огонь. Из города хотя и отвечали на выстрелы, но редко, за неимением пороха. Ободренные башкирцы подвезли свои орудия почти на ружейный выстрел и окружили город со всех сторон. Офицеры ободряли защитников, но с малою надеждой на успех, «потому что подчиненные из обывателей, иные по непривычке, а иные по боязливости прежде времени выходя из послушания, прятались от свиста ядер по зауголью»[934]. Тем не менее, сознавая слабость своего вооружения, состоящего из пик и стрел, мятежники не решались на штурм, а ограничивались новым требованием связать и выдать им всех начальников, а населению выйти им навстречу с образами. Требование это не было исполнено, и Кузнецов, прекратив к вечеру огонь, расположил свою толпу вокруг города в 3–4 верстах от него. Здесь он простоял несколько дней без всякой деятельности, пока, как увидим ниже, не был разбит прибывшими в Кунгур правительственными войсками.

Такую же неудачу испытал и другой сподвижник Зарубина, атаман Грязнов, посланный к Челябинску, вокруг которого еще с половины декабря разъезжали башкирские партии от 300 до 150 человек.

Расположенный на реке Миасе, Челябинск, построенный в 1736 году, обнесен был кругом валом с несколькими башнями и деревянным заплотом. Гарнизон его состоял из нескольких десятков солдат, и потому воевода Исетской провинции, статский советник Алексей Петрович Веревкин, еще в начале декабря приказал собрать 1300 человек крестьян, которых, назвавши «временным казачеством», прислать в Челябинск под командою выбранных в слободах отставных солдат. Им приказано было вооружиться чем кто мог и запастись продовольствием на две недели. Замечательно, что открывшиеся уже беспорядки не заставили мелкое начальство поудержаться от всякого рода злоупотреблений. Люди назначались в казачество несправедливо: одиночки, бедные, дряхлые и малолетки. Узнав об этом, Веревкин, по совету секунд-майора Ивана Завороткова, приказал явиться в Челябинск одному из семи человек здоровых и не малолетних. Остальные шесть человек должны были снабдить седьмого пристойной одеждою, лошадью с прибором, фуражом и провиантом и давать 1 руб. 50 коп. в месяц жалованья, т. е. по 25 коп. с человека. В казаки приказано было брать только из семейств «многорабочих, где 5 и 7 душ, а из тех семейств, где от 1 до 5 душ, не брать и не назначать, в видах сохранения их хозяйств и домашнего быта…»[935]

. Казаки собирались туго и приходили с плохим вооружением, преимущественно с кольями. Для усиления защиты Веревкин сформировал роту из рекрут последнего набора. Купечество также вооружило нескольких людей на свой счет, но всего этого было недостаточно ввиду многочисленности мятежников.

«Крайне нужно, – писал Веревкин князю Вяземскому[936], – прислать в провинцию, как наивозможно скорее, из господ генерал-мойоров, на котором бы необходимо и лента была. Ваше сиятельство довольно изволите знать здешний народ, в грубости и легкомыслии погруженный, а особливо казаков, которые от их командиров совсем избалованы и вольны и ни в какую службу неспособны, а на всякое зло предприимчивы. При всем том знатных одних генералов, кои имеют на себе орден, чтут и боятся».