Пугачёвщина. Что это было? К 250‑летию пугачевского бунта

Второе. Если липовые герои застят Образы, Имена настоящих державных героев, – то нам не нужен компромисс. Если мы в результате исследования поняли воинские спасительные для страны подвиги Деколонга и Михельсона, выдающиеся по оперативности и спасительности решения Екатерины Второй, – то это может стать главной причиной пересмотра Пугачёвщины: место предателя в сознании масс должны занять Строители и Спасители Державы Российской – Михельсон с его невероятным спецназом и Екатерина Вторая, – это как минимум.

Теперь о понятиях, их различении: народный вождь, лидер восстания и предатель.

Народный вождь – человек, ведущий народ от самого себя, по своей воле и замыслу. Если без оценки, по форме.

Предатель – тот, кто предал Страну Чужим, тот, кто ведёт народ от чужого имени, от вражьего интереса, от имени Нанимателя с иностранным паспортом. Или нарушил присягу.

По форме эти явления и понятия могут совпадать, по сути – диаметрально расходятся.

Именно поэтому, по результатам нашего исследования мы можем квалифицировать Пугачёва как предателя страны и народа, а пугачёвщину как историю предательства.

Есть ещё одно соображение, касающееся научной методологии. Ещё Г. Риккерт и В. Виндельбанд в конце XIX века отметили, что между гуманитарными и естественнонаучными методами пролегает большая пропасть. С тех пор в течение XX века это становилось предметом многочисленных научных рефлексий. Различий между гуманитарными и естественными науками насобирали десятки. Мы не будем их все сейчас перечислять, укажем лишь на одну очень важную вещь.

У гуманитарных наук есть своего рода комплекс неполноценности перед естественными науками.

Естественные науки везде и всюду талдычат о том, что их выводы, заключения основаны исключительно на фактах, наблюдениях и тому подобному. Не будем спорить, насколько это так. Хотя постпозитивисты в лице Карла Поппера, Имре Лакатоса и других много раз опровергали это представление. Тем не менее у массового сознания в ходу именно это восприятие естественных наук, тогда как всевозможные домыслы, гипотезы и разные реконструкции в действительности оставляют на откуп наукам гуманитарным. Гуманитарные науки выбиваются из сил для того, чтобы доказать всему миру, что это не так, что мы, мол, тоже работаем исключительно с фактами, исключительно с материальными артефактами, рукописями, с историческими свидетельствами, с археологическими находками и, только исходя из них, мы делаем свои выводы, говорят, например, историки.

Это поклонение факту доходит до абсурда и по большому счету до отрицания собственных возможностей познания. Например, всем известно, что очень много важных событий в истории возникали в результате заговоров. Заговор по определению – это такая вещь, которая не оставляет после себя никаких следов: записок, писем, каких-то свидетельств и так далее. В лучшем случае остаются некие мемуары сторонних участников или признательные показания, которым не всегда до конца можно доверять. Самые успешные заговоры как раз те, после которых вообще никаких следов не оставалось. Известно, что и сейчас в государственной системе государственная бюрократия практикует такой образ действий: бумаге доверяются лишь какие-то второстепенные вещи, тогда как основные приказы и распоряжения о том, что, собственно, надо делать, а что должно быть написано в бумагах, как правило, отдаются устно либо вообще обходятся без каких бы то ни было бумаг.

Следовательно, историк, который будет иметь дело исключительно только с бумагами, должен догадываться о том, что стояло за какими-то бумагами, распоряжениями, за какой-то перепиской. О некоторых вещах он вообще не сможет догадаться, потому что никаких свидетельств не осталось. Но такого рода догадки не принимаются официальной исторической наукой. Эти «догадки» называются дискуссионными домыслами. Такое шельмование этих «догадок» блокирует дальнейшее исследование.