«Мистеру Д. Барнесу.
Милостивый государь! Позвольте мне напомнить вам разговор, который я имел с вами около месяца тому назад. Я теперь очень сожалею о высказанном мной тогда подозрении, будто мой друг Митчель при-частен к краже на железной дороге. Как вам известно, вчера на вечере у мисс Ремзен была украдена дорогая рубиновая булавка, и мне кажется несомненным, что это дело рук моего друга Митчеля. Я знаю, что он будто бы лежит больной в Филадельфии, но это одно притворство. Ему нетрудно было вернуться сюда, украсть булавку и в ту же ночь вернуться в Филадельфию; это воровство не имело бы для него ничего опасного, особенно если он в заговоре с мисс Ремзен. В пари допускаются все средства, поэтому поручаю вам добыть доказательства, что кража была совершена Митчелем. Я хочу выиграть пари и не стесняюсь издержками, так как если даже мне придется истратить тысячу долларов, то и тогда я ничего не проиграю, раз мне удастся вывести Митчеля на чистую воду не позже года. К тому же победа стоит денег. Прилагаю чек пятьсот долларов на расходы, которые позволяю вам произвести в пределах тысячи долларов. Кстати, считаю долгом сообщить вам, что мое подозрение относительно мистера Торе оказалось безосновательным. Я не имею причины особенно ратовать за этого господина, тем более, что лично мне он весьма несимпатичен, но справедливость требует, чтобы я взял назад свое обвинение. Еще одно: я тогда говорил вам, что партнер, с которым он играл, мне неизвестен. Теперь я ближе узнал его: он хотя и без средств, но человек честный, стоящий вне всяких подозрений. Его зовут Адриан Фишер. В надежде, что вы поможете мне выиграть пари, остаюсь ваш покорнейший слуга
Артур Рандольф».
«Так, так, – размышлял Барнес, – даже Рандольф проник в план Митчеля: притвориться больным в Филадельфии, чтобы обокрасть свою невесту в Нью-Йорке. Но не одно и то же – разгадать хитрость и доказать ее. Он считает Торе и Фишера честными людьми; а я думаю – он ошибается».
Он взял третье письмо и стал его читать: