Пуговицы

– Слушай, – я решительно скрестила руки на груди, – а может, ты просто знаешь, что она жива, поэтому не хочешь об этом говорить и выставляешь меня ненормальной?

– Если бы Надя была жива, она не позволила бы нам с тобой встречаться.

– Ну, вот поэтому Лиза и оказалась в яме. А сейчас она затаилась и следит за мной. И за тобой тоже. Выжидает.

– Это абсурд.

– Может, вы на самом деле заодно? И это какая-то разводка, смысла которой я пока не понимаю, но обязательно разберусь.

– Ты серьезно? Собираешься найти смысл, которого нет? Это лучшее, Микки, что ты могла придумать. Тебе все равно, в чем меня обвинять, да?

Осуждение в его взгляде пылало инквизиторским костром.

– Нет. Но то, что ты отрицаешь очевидное, заставляет задуматься, – продолжила я сопротивляться.

– Я знаю, что Надя взяла из машины банку с каким-то химическим веществом, которое предназначалось тебе. Я запер тебя в зале и побежал ее искать, чтобы остановить.

– Когда мы уходили из школы, ты был на первом этаже.

– Я услышал чей-то крик и вернулся проверить, все ли в порядке.

– Ты слышал крик?

– Возможно, мне показалось, потому что я очень боялся, что она что-то сделает. Даже попросил Бэзила проводить тебя. Не веришь – спроси у него. Это он мне сказал, что Надя взяла какую-то банку.

– Погоди-погоди. Это что-то новенькое. Когда ты разговаривал с Бэзилом?

Томаш тяжело вздохнул:

– Когда побежал за Надей, встретил его по дороге.

– Возле Надиной машины? Когда он колеса собирался ей проколоть?

– Бэзил сам тебе это сказал?

– Да.

– Хорошо. – Томаш кивнул. – Я обещал не рассказывать. Тогда все проще. Она сама могла облиться из этой банки или ее могли облить. Вот откуда на ней кислота, и Светка тут ни при чем.

– Что ты еще обещал не рассказывать? И кому?

– После того как Надя ушла из зала, я ее больше не видел! Клянусь чем угодно.

– Но это не значит, что ты не в курсе того, что она жива, – запальчиво сказала я, продолжая отстаивать свою великолепную гипотезу, но Томаш еще больше помрачнел и, подняв с пола мою олимпийку, швырнул в меня.

– Мне больше нечего сказать. Если тебе все еще нужно погулять, чтобы успокоиться, – я не держу.

Это было обидно. Крикнув из прихожей, что не вернусь, я ушла, громко хлопнув входной дверью. Побежала вниз по лестнице, натягивая куртку на ходу, но через пару этажей Томаш меня догнал.

Я обернулась, он остановился наверху.

– Тебе очень хочется меня обвинить? Я понял. Неважно в чем. Ты мечтаешь, чтобы это был я. Просто тебе страшно так близко подпускать кого-то? Я прав? Ты боишься, что тебя снова кто-нибудь бросит. Это уже сидит в твоей голове. И что бы я ни говорил, что бы ни делал, ты все равно находишь повод обвинить меня. Хорошо. Иди! Я больше ни на чем не настаиваю. Но как ты собираешься жить, Микки? Ты же никого не любишь и никому не веришь. Ты только и делаешь, что ищешь предателей. Твой хаос бесконечен и навсегда с тобой, где бы ты и с кем ни была, куда бы ни пошла, ты всегда будешь болтаться на тонюсенькой ниточке, как отрывающаяся пуговица.

Я продолжила спускаться, а он остался стоять. На втором этаже я села на ступеньки, в глубине души надеясь, что он все же пойдет за мной, потому что от его последних слов стало вдруг очень жалко себя, но потом послышались удаляющиеся шаги, и я поняла: новых попыток не будет.

Самое ужасное, что все, что сказал Слава, было правдой. Я никому не доверяла, и чем больше сокращалась дистанция, тем тревожнее становилось. Мне нравилось встречаться с ним и нравилось все, что между нами происходило, но позволить себе привязаться к нему и по-настоящему полюбить я никак не могла.

Пока ехала домой, расплакалась. А в автобусе, как назло, пристали два пацана – знакомиться. И сколько я ни посылала их, не отставали. Видели же, что реву, но все равно доматывались с тупыми подкатами. Сошли вместе со мной на остановке и топали до самого моего дома. К счастью, в палисаднике возле соседней пятиэтажки я заметила Фила. Он гулял с собакой – маленькой, вечно трясущейся белой чихуа в розовом комбинезончике. Сунув руки в карманы, Фил стоял ко мне спиной, я подошла к нему.

– Привет, – откликнулся он довольно охотно, потом заметил остановившихся неподалеку парней. – Это с тобой?

– Прицепились.

– А че зареванная такая? Проблемы? Поговорить с ними?

– Это не из-за них. Просто давай постоим и поболтаем немного.

– Ладно. Давай поболтаем.

Мы помолчали, глядя, как чихуа на дрожащих ножках бегает туда-сюда по единственной утоптанной дорожке и обнюхивает снег.

– Про Липатова слышала? – спросил Фил.

– Нет. А что с ним? Сегодня директриса им интересовалась. Я давно его не видела. Думала, болеет.

– А вот ни фига…

Фил заметно оживился и сделал загадочное лицо.

– Давай рассказывай!

– Липу, оказывается, сегодня из дурки выписали. Повеситься пытался. Но, по ходу, неудачно.

– Да ты что? Из-за чего? – Я не верила своим ушам.

– Из-за Лизки, конечно, – хмыкнул Фил, – и того ее тупого свидания.

– В тот день, когда она в яму упала? Так это ведь давно уже было.

– Ну да.

– Ничего себе! А я и не знала…

– Никто не знал. Мать Бэзила встретила мать Липатова, вот та и рассказала.