– Ну, всё-всё, – перебивает нас врач. – Сейчас нужно решать, что с вами делать. Встань вы на очередь пару лет назад, когда это было не критично, получили бы квоту.
– А так можно было?! – возмущённо шепчет ба.
– Можно, – кивает доктор. – Сейчас вряд ли вы её дождётесь. Боюсь, если вы и дальше будете тянуть, в какой-то момент кольнёт так, что путь только один.
Как хорошо, что Пуговка пока ещё ничего не понимает.
– Сколько стоит операция?
Думаю, для бабули мы нужную сумму найдём.
– Ну-у…
Он озвучивает цифру, а я не успеваю её переварить, как моя упрямая родственница вскрикивает:
– Да дешевле сразу в гроб!
Много… Это семь или восемь моих зарплат.
Таких больших накоплений у меня нет. Я надеялась, потребуется тысяч тридцать, и у меня есть маленькая подушка безопасности, которую я откладывала на ремонт. Но этого не хватит.
Есть у меня один вариант, при мысли о котором я закусываю губу и мучаюсь.
Счёт, открытый Леоном при разводе.
Им я пользовалась несколько раз. Снимала деньги, когда не было работы, а малышка вот-вот должна была родиться. Я купила вещи, кроватку и коляску.
Затем ещё раз, когда Пуговка болела, а я не могла работать из-за этого два месяца. Жили на пенсию бабули. Приходилось порой снимать с запретной карты. Потом я всё возвращала.
И я могла бы сейчас взять необходимую сумму оттуда, но… меня кое-что останавливает. Это снова свяжет меня с Новаком. Да и совесть не позволяет воспользоваться его деньгами после того, что я наговорила в клинике.
Такой вариант я оставлю на крайний случай. А до того момента что-нибудь придумаю. Надеюсь…
Глава 26
Вероника
После двух дней раздумий я всё же решаюсь снять деньги. Гордость гордостью, но рисковать здоровьем близкого человека не могу.
Сейчас, стоя в банке, я надеюсь, что Леон не закрыл счёт после нашей последней встречи.
Злость – штука неконтролируемая. Я это поняла по себе. Наговорила кучу всего, из-за чего стыдно до сих пор.
Невольно осматриваюсь по сторонам в ожидании. Взгляд цепляется за мужчину, спускающегося по лестнице со второго этажа. На руках у него темноволосая маленькая девочка. Может быть, ровесница моей Пуговки.
Улыбка сама появляется на лице.
Отцы с дочками такие милые. С виду здоровый и суровый мужик, а когда общается с малюткой, черты его лица меняются, становятся мягче, тон ласков и нежен.
– Руслан Тагирович, – окликают того самого мужчину. – Там ещё несколько документов подписать надо.
– Черт, – выплевывает, останавливаясь. Уже хочет вернуться, но его стопорят крохотные ладошки на щеках и аккуратной подстриженной бороде.
– Па, – лепечет малышка у него на руках. – Кусать хотю.
– Сейчас, татарчонок, сейчас. Идём.
Прыскаю от смеха.
Татарчонок? Забавно.
Все придумывают своим деткам прозвища? Не знаю, но, когда дочка обращается к папе, тот полностью преображается, бросает все дела и направляется на выход.
На секунду представляю Леона в роли отца.
Но тут же этот образ стирается, когда выгоняю его из головы, а к окошку возвращается оператор. Протягивает мне какую-то бумагу и просит пройти к кассе.
Сняв деньги, я возвращаюсь домой, где меня ждёт Пуговка с сестрой.
Влада решила сегодня заехать к нам, увидеться с крестницей. Мы двоюродные сёстры, но очень близки. Иногда я прошу её посидеть с Полиной.
– Мамотька-а-а-а, – слышу сразу, как открывается дверь в квартиру. Пуговка, с заплетёнными косичками, бежит ко мне навстречу, выставив руку. – Тмои!
Радостно показывает мне оригами в виде журавлика.
– Ого-ого!
Присаживаюсь, рассматривая его.
– Это ты сделала? – шепчу в притворном изумлении. Сама знаю ответ.
– Неа, – мотает головой. – Вада.
– Ох, уж эта Влада…
– Ох, уж эта мать, – слышу осуждение. Поднимаю взгляд на свою боевую сестру. Стрижка каре, зелёные глаза. Мы – полные противоположности, даже по характеру. Она сильная, в отличие от меня. Никого и ничего не боится.
Уверена, стоял бы перед ней вопрос – признаться ли Леону о Пуговке, она бы сказала всё прямо ему в лицо.
– Прости, задержалась, – искренне извиняюсь, выпрямляясь и оставляя сумку на тумбочке.
– Да всё ок, но мне уже бежать пора, – отталкивается от дверного косяка и, игриво толкнув меня бёдрами, выгоняет из коридора, чтобы обуться. – Была бы рада вместе с вами пообедать, но увы. Кстати, борщ у тебя невкусный.
Уперев руки по бокам, возмущаюсь.
– Офигела?
– Правда же, – пожимает плечами. – Пересолила. Влюбилась, что ли? Даже Пуговка есть не стала, да?
Взгляд импульсивно летит на светлую макушку. Вижу, как Полиночка смущённо отворачивается и прижимает ручки к груди. Она всегда так делает, когда не знает, что ответить, или чувствует себя виноватой.
– Мда, – ругаю сама себя. Как так умудрилась?
– Поэтому корми ребёнка. Она минут пять назад сказала, что кушать хочет, а я пока в твоём холодильнике рылась, не успела ничего приготовить.
– Хорошо, иди уже.
– Пока-пока, – она машет на прощание, вылетает из квартиры и оставляет нас одних. В тишине слышу урчание животика моего ангелочка.
– Божечки, голодное ты моё дите, – чуть слёзы на глазах не наворачиваются. – Переодеваемся и идём в кафе, да?